Уроки Лас-Вегаса. Забытый символизм архитектурной формы

Чтобы выйти на уровень реальных архитектурных потребностей и ключевых социальных проблем нашей эпохи, нам придется отказаться от мало кому понятного архитектурного экспрессионизма и ложной убежденности в том, что мы работаем вне какого-либо формального языка, и найти формальные языки, наиболее подходящие для нашего времени. Эти языки будут включать в себя символизм и риторические приемы. В революционные эпохи проявляется склонность к дидактическому символизму и использованию архитектуры для пропаганды целей той или иной революции. Это так же верно в отношении символизма тех, кто борется с современными гетто (будь то черные радикалы или консерваторы из среднего класса), как и в отношении романтического символизма Римской республики, ставшего популярным во время Великой французской революции. Булле был пропагандистом и символистом в той же мере, что и формалистом. Он видел — и мы должны научиться у него видеть — архитектуру как символ в пространстве, предшествующий форме в пространстве. Чтобы обрести свой символизм, мы должны отправиться в самый дальний пригород существующего города, привлекательный скорее символически, чем формально, и полностью соответствующий ожиданиям почти всех американцев, включая самых неимущих городских жителей и основную часть «молчаливого белого большинства». И тогда самобытный Лос-Анджелес станет нашим Римом, а Лас-Вегас — нашей Флоренцией; и, подобно самобытному зерновому элеватору несколько поколений назад, фирменный знак казино-отеля Flamingo станет образцом, способным потрясти наше воображение и повести в направлении новой архитектуры (илл. 145).

Архитектура высокого проектирования

В конце концов, изучение популярной культуры не выводит архитектора из категории людей, причастных к высокой культуре. Однако это изучение может изменить саму высокую культуру, заставив ее с бóльшим сочувствием относиться к потребностям и проблемам сегодняшнего дня. Поскольку именно высокая культура (пусть и вчерашней свежести) и ее почитатели пользуются авторитетом в сфере городского планирования и политического истеблишмента, нам кажется, что народная архитектура — та архитектура, которая нравится людям (а не та, которую некоторые архитекторы считают необходимой для Человека) — будет оставаться беззащитной перед лицом программ городской реконструкции до тех пор, пока она не будет включена в число академических дисциплин, и, таким образом, не станет приемлемой в глазах тех, кто отвечает за принятие решений.

Содействие этому будет наименее предосудительной частью той роли, которую играют сегодня адепты «высокого» проектирования; вместе с отрезвляющей моральной способностью при помощи иронии и шутки приходить к подлинной серьезности, это даст им образ неавторитарного художественного действия в социальной ситуации, которая развивается наперекор их убеждениям. Миссия архитектора сместится в сторону миссии придворного шута.

Ирония способна стать орудием, которое позволит нам правильно воспринимать и объединять разнонаправленные установки для создания плюралистического общества, поможет нам сделать взаимоприемлемыми различия между системами ценностей архитекторов и заказчиков. Разные социальные классы редко сходятся вместе, но если уж они вступают во временный альянс с целью создания архитектуры для «многоукладной» общины, то вкус к парадоксам, иронии и остроумию будет необходим каждой из участвующих сторон.