Уроки Лас-Вегаса. Забытый символизм архитектурной формы

Илл. 122 Зерновой элеватор из книги Ле Корбюзье «К архитектуре»

Илл. 123 Мыс Кеннеди

Илл. 124 Пивоваренная фабрика, Кентербери

Илл. 125 Пальмовая оранжерея, Кью

Илл. 126 Проект для метро. 1914. Антонио Сант’Элиа

Илл. 127 Конструктивистский набросок индустриального здания из книги Чернихова «Архитектурные фантазии. 101 композиция»

Илл. 128 Геодезический купол. Ричард Фуллер

Илл. 129 Carceri Пиранези

Илл. 130 Прочида, Италия

Илл. 131 Пьяцца Кавур, Сан-Джиминьяно

Илл. 132 Здание Верховного суда в Чандигархе. 1951–1956. Ле Корбюзье

Илл. 133 Монастырь Ля Туретт, Франция. 1956–1960. Ле Корбюзье

Илл. 134 Факультет искусств и архитектуры Йельского университета, Нью-Хейвен. 1962–1963. Пол Рудольф

Илл. 135 Лабораторный корпус в кампусе Корнелльского университета, Итака (Нью-Йорк). 1963–1968. Ульрих Францен

Илл. 137 Универмаг Neiman-Marcus, Хьюстон (Техас). Hellmuth, Obata & Kassabaum

Илл. 136 Здание городской администрации, Бостон. 1963. Kallman, McKinnell & Knowles

Илл. 138 Универмаг Neiman-Marcus

Сегодня же большинству зданий требуются окна, чтобы смотреть во двор, а не стеклянные стены для освещения, поскольку современные нормы по освещению в любом случае невозможно выполнить, пользуясь одним только естественным светом, и в то же время площадь остекления и высоту потолка необходимо снижать, чтобы расходы на кондиционирование вписались в рамки бюджета. Соответственно, эстетическое воздействие наших построек должно достигаться не за счет использования дневного света, а какими-то другими средствами — средствами более символическими и менее пространственными.

Мегаструктуры и контроль на этапе проектирования

Архитекторы-модернисты последних лет пришли к формализму, отвергая форму, увлеклись экспрессионизмом, игнорируя декор, обожествили пространство, отказавшись от символов. Результатом этой неприятно запутанной и противоречивой ситуации становятся разного рода недоразумения и парадоксы. По иронии судьбы средством для утверждения оригинальности как главной ценности для нас стало подражание формам, созданным когда-то мастерами модернизма. Этот символический индивидуализм можно было бы считать почти безобидным, закрыв глаза на удары по бюджетам заказчиков, однако действительная беда состоит в том, что целые участки ландшафта оказываются заполнены героическими репликами уникальных творений мастеров. Тем же символическим героизмом продиктовано преклонение модернистов перед мегаструктурами и тотальным проектированием. Архитекторы, которые требуют, чтобы жизненные процессы находили отражение в форме отдельных зданий, не позволяют этим процессам повлиять на форму города — то есть в том масштабе, в котором применение этого принципа было бы намного более оправданным. Тотальное проектирование — противоположность принципу постепенно растущего города, на развитие которого влияют решения многих: тотальное проектирование возлагает на архитектора роль мессии, наводящего порядок в беспорядочно разрастающейся застройке; тотальное проектирование навязывает нам город, наполненный «чистой архитектурой» и контролируемый согласующими инстанциями; оно поддерживает принятую сегодня процедуру «городской реконструкции» под надзором городских экспертных советов и художественных комиссий [81]. Здание Бостонской городской администрации и созданный им градостроительный ансамбль широко признаны ныне образцовым примером просвещенной «городской реконструкции». Нагромождение символических форм, напоминающее расточительные сумасбродства времен генерала Гранта [82], как и попытка возрождения средневековой пьяццы с возвышающимся над ней palazzo pubblico, — всё это в конечном счете наводит скуку. Слишком уж архитектурно. Для бюрократов намного лучше подошло бы стандартное офисное здание со свободным планом — возможно, с сияющей над крышей вывеской: «Я — МОНУМЕНТ» (илл. 139).

Но, как бы то ни было, отсутствие архитектуры не может стать достойным ответом на ее избыток. Реакция «антиархитекторов» из Architectural Design [83], как нам кажется, столь же непродуктивна и поверхностна, как и бесконечное обсасывание никому не нужных тонкостей в журналах противоположного крыла, хотя первые, пожалуй, безопаснее, поскольку почти ничего не строят, не подключают и не надувают [84]. Глобальная научно-футуристическая метафизика, мистицизм мегаструктур, а также всяческие скафандры и коконы («Смотри, мам, а дома-то нет!») — всё это повторение ошибок предшествующего поколения. Их сверхзависимость от космических, футуристических и научно-фантастических технологий напоминает машинную эстетику 1920-х и приближается к пику ее манерности. Однако они, в отличие от архитекторов 1920-х годов, не открывают никакой новой перспективы в области искусства и отмечены глубокой социальной безответственностью.