Уроки танго

— Обязательно позвони. Похоже, он действительно хороший парень. Пусть приедет. А там, чем черт не шутит.

— Меня Владик приглашал в гости в Америку познакомиться с этим Эваном. Ну вот. И он тогда тоже сказал: чем черт не шутит.

— И ты согласилась поехать? — спросила Мила.

— Нет. Сказала, что мне никто не нужен.

— Я понимаю… Но Владика больше нет.

— Но мне все равно никто не нужен. Пусть самый распрекрасный.

— Ты зря. Пройдет время, и жизнь возьмет свое. Потом жалеть будешь… Может это твоя судьба.

— Мила Владимировна, — начала Света и не сразу, словно оправдываясь, сказала: — Я беременна.

— Ты шутишь?! Сколько?! — воскликнула Мила от неожиданности.

— Почти три месяца.

— А ты уверенна? Ты к врачу ходила?

— Нет. Но мне и не надо. Вот… Я точно знаю.

— Послушай… это что… — Мила слегка замялась. — Это Владика?

— Да ну вас! — махнула рукой Света. — Скажете тоже! Конечно, нет. У меня с Владиком ничего и не было… Ну вот… Это Костя…

— Господи! Час от часу не легче. Та к он что, не знает? И Шура?

— Нет. Я никому не говорила. Вот только вам.

— Я так понимаю, ты и не собираешься…

— Нет. Ни за что! Я уеду. Вот. Это будет мой ребенок. Только мой.

— Ты знаешь, это как-то… Все-таки он отец… И Шура… Представляешь, какая для нее была бы радость.

— Вы меня извините, Мила Владимировна, но мне все равно. Я теперь буду думать только о своем ребенке и о себе. Нам никто не нужен. Вот… Вы знаете… Я думаю, что если бы Владик был жив, я бы ему тоже не сказала. Точно, не сказала бы… Уехала бы и не сказала.

Света, узнав, что она беременна, сразу для себя решила: из Питера она уедет. Причем уезжать надо срочно, пока не стало заметно. Потому что иначе ей будет не вырваться — Шура сделает все, чтобы ее не отпустить. Она даже разыскала Витюню и попросила его найти покупателя на ее комнату, но так, чтобы об этом не знала Шура. После того как она продаст комнату, она уедет как можно дальше отсюда. Куда, она еще не решила, но главное, чтобы там было море. Ей всегда казалось, что около моря — такого огромного, такого красивого, такого живого — невозможно страдать и даже грустить. Единственное, что ее удерживало в Питере, это память о Владике, который не мог жить без этого города.

— Я очень любила Владика… Вы же знаете, да?

— Да, — ответила Мила.

— А он? Как вы думаете, Мила Владимировна, он знал, что я его люблю?

— Конечно, — уверенно сказала Мила и, помолчав немного, добавила: — Он ведь тебя тоже любил.

— Да ладно вам, — махнула рукой Света. — Скажете тоже…

— Он мне сказал, что он тебя любит, — с еще большей уверенностью сказала Мила.

— Мила Владимировна, зачем вы надо мной смеетесь? Кто я такая, чтобы он меня любил… Вы что, серьезно?!

— Совершенно серьезно.

— Нет, я не верю. А почему он мне не сказал? Ну вот… Зачем тогда хотел меня с Эваном познакомить?

— Он просто не хотел портить тебе жизнь, — не сразу, подыскивая правильный ответ, сказала Мила.

— Как это? Как это он мог испортить мне жизнь?

— Очень просто. Владик считал, что не должен иметь семью. Что он не был создан для этого. А тебя он любил и хотел, чтобы ты была счастлива. Он знал, что с ним ты счастлива не будешь. Поэтому он и хотел тебя познакомить с Эваном.

— Да не нужен мне никакой Эван!

— Не глупи. Судя по письму и по тому, что о нем мне рассказывал Владик, он очень хороший парень.

— Мне-то что, — безразлично сказала Света и, помолчав, продолжила:

— Знаете, Мила Владимировна, вы меня извините, но я все-таки не верю, что вы мне сказали. Ну вот… Я ведь не дурочка, жизнь тоже понимаю. Не мог меня любить Владик. Никак не мог. Вы просто это говорите, чтобы меня порадовать.

— Вот глупенькая. Зачем мне тебя обманывать? Знаешь что, давай, пока жаркое греется, пойдем ко мне, накроем на стол.

Мила наблюдала, как Света, высунув от усердия кончик языка, расставляет на столе тарелки, и думала, что ей будет очень не хватать этой милой, искренней девочки, которая на ее глазах за несколько месяцев превратилась в стойкую маленькую женщину. И еще она с горечью подумала, что опять остается в одиночестве, которое уже стала для нее настолько привычным, что она даже не замечает, насколько оно ужасно.

— Вот для чего нужны подоконники, — вдруг сказала Света, указывая на, уставленный цветочными горшками, подоконник. — Для цветов. Вот. А он…

И вдруг, словно выплескивая накопившуюся боль, на одном дыхании выкрикнула:

— Я теперь так ненавижу эти проклятые окна! Так ненавижу. Ну скажите, Мила Владимировна, почему он сидел на этих чертовых подоконниках и смотрел в эти чертовы окна? Что он там видел?! Объясните мне!

— Владик считал, что за окном и есть настоящий мир, а мы в своих чуланах этот мир не видим. Мы или не умеем смотреть в наши окна, или нам просто наплевать, что за ними происходит.

— Владик сказал, что научит меня, как надо смотреть в окно. Вот… И не успел. А у меня от всего этого в голове такая каша.

— Не у тебя одной. Владька был неисправимым фантазером. Я не думаю, что кто-нибудь, кроме него самого, серьезно к этому относился.