Уроки танго

— Я знаю, знаю, о покойниках плохо не говорят. А я плохо и не говорю. Я любила в нем его юношескую искренность, непосредственность… Мы все это так рано теряем… Но согласитесь, если бы не Владик, жили бы мы сейчас с Коськой и Светиком у моря в своем домике… со своим садом… А теперь на всем этом крест. Зато Тимофея приобрели.

— Александра Никитична, при чем здесь Владик? Вы прекрасно знаете, что покупатель решил взять восьмую квартиру вместо нашей. Да и вы с ним так разговаривали…

— Да бросьте вы, нормально разговаривала. Они другого языка не понимают. А эта ваша интеллигентская покорность… Сначала пошумите вполголоса, для очистки совести, а потом вас запрягают кому не лень. И главное, чтобы не дай Бог о вас плохо не подумали.

— Интересно, а к какому сословию вы себя причисляете? Насколько я знаю, у вас муж писателем был.

— Та к это он был, а я у него была бесплатной машинисткой. И в трудовой книжке у меня фига, и такой же формы пенсия. Да что вспоминать? Вы бы лучше позвонили сегодня этому Витюне.

— Хорошо, позвоню. А к чему такая спешка, если не секрет?

Секрета у Шуры никакого не была, а вот надежда была. У Нины Антоновны, ее приятельницы по лестничной клетке, в Челябинске умерла сестра, оставив свою дочку сиротой (муж сестры уже давно умер). И Нина Антонова, прожившая всю свою жизнь в одиночестве, вызвала племянницу в Питер. Но комнатка у нее в многолюдной коммуналке была крошечная, да и соседи были осатаневшие, так что она собиралась снять своей племяннице комнатку где-нибудь неподалеку и подешевле. И чулан Владика подходил для нее идеально. А для Шуры подходила сама племянница. После гибели Владика у Светы с Коськой все было кончено. О том, что между ними произошло раньше, Шура, естественно, не знала и в их разрыве винила Свету. Но Миле она говорить об этом не собиралась, зная, что та всегда будет на Светиной стороне.

— Моя приятельница ищет комнату для своей племянницы, — сказала Шура. — Такая милая девочка. И имя хорошее: Надя. Надежда — прямо как знак сверху. Не скажу, что красавица, но сама доброта. Я ее уже и с Коськой познакомила, когда этот обормот был трезвый, конечно. И он ей явно понравился, и она ему тоже.

— Ну что же, дай вам Бог, — сказала Мила и, поставив на плиту чайник, направилась к выходу.

— Сегодня сороковина, как Владика не стало, — сказала ей вдогонку Шура.

— Да, я знаю, — остановившись, ответила Мила.

— А как будто вчера было… Я его тогда ругала за Тимку, а он, как всегда, отшучивался, что-то фантазировал… Он не умел ругаться, и на него невозможно было долго злиться… Он был такой открытый… И невероятно щедрый… — почувствовав, как у нее задрожал голос, а на глаза набежали слезы, Шура от неожиданности смутилась. — Вы можете мне не верить, но, несмотря на все наши споры и разногласия, я Владика очень любила, — совладав с собой, сказала она.

— Почему же, я вам верю. Он вас тоже любил.

— Я знаю… Все собираюсь у вас спросить. Вам Владик не говорил, почему он решил мне комнату подарить? Почему не вам?

— Он предлагал мне половину, но я отказалась.

— Почему? Вам что, не нужны деньги?

— Деньги всем нужны, но… В общем, у меня были причины.

— Гордость — вот ваши причины.

— Какая у меня гордость? Просто не люблю быть зависимой.

— Это перед Владькой-то?

— Перед ним особенно. И потом, вам они были нужнее — вы же собирались переезжать на юг. А я перед вами в долгу.

— Что еще за долг? Что-то я такого не припомню.

— Ну как же! Помните, когда я потеряла работу в Филармонии, я долгое время была без копейки? Я даже собралась рояль продавать. И тут вы пришли ко мне на помощь.

Случилось это в самом конце девяностых. Мила тогда была еще замужем. Но муж ее, вообразивший себя поэтом, не работал и целыми днями или сидел за письменным столом, или гулял по городу в поисках вдохновения, как он это называл. Стихи его не печатали, но он убеждал Милу, что его просто недооценивают. И ему нужен прорыв, который вот-вот наступит, и тогда о нем заговорят. Прорыв так и не наступил, а Милу совершенно неожиданно сократили в Филармонии, и они остались совершенно без денег. Мила от отчаяния уже собралась продать рояль.

— Нет, не помню, — покачала головой Шура. — Я, знаете, милая, помощь оказывать не привычная. Я сама в ней всегда нуждаюсь.

— Да бросьте, все вы помните. Вы меня тогда попросили продать вашу старинную икону каким-нибудь моим знакомым, а потом заставили меня взять комиссионные за продажу. Благодаря вам я продержалась, пока не нашла работу.

— Ну и что? Вы мне помогли и получили за работу. Все нормально.

— Да не нужна вам была моя помощь. Я знаю, что у вас был на нее свой покупатель.

— Он оказался жуликом…

— Не придумывайте, — засмеялась Мила.

— Во время пожара в Гатчине сгорело абсолютно все, включая моего алкоголика мужа. А вот эта икона осталась совершенно нетронута. Не верь после этого в Бога… Послушайте, может быть сходим в церковь сегодня? Поставим свечку…

— Я уже поставила.

— Ладно, я позже сама схожу. А сейчас давайте помянем его.

— Хорошо. У меня как раз жаркое разогревается. Я вчера сделала — решила себя побаловать.