Владик достал из кармана бумаги с Яшкиным докладом, который тот попросил его просмотреть, и осторожно, чтобы не выдавить у открытого окна стекло, в своей любимой позе: вдоль окна, с ногами, согнутыми в коленях, — устроился на подоконнике. Он начал читать Яшин доклад, но в это время из-за стенки заиграла рэп-музыка, которую он на дух не переносил и которую, живя в элитном университетском городке, практически не слышал. Он оторвался от бумаг и стал смотреть в окно. По улице шли редкие прохожие, простучал по рельсам трамвай, который потом заскрежетал на повороте, один за другим проехали несколько грузовиков, за которыми тянулся черный выхлопной дым. И Владик сразу представил себе тихий, уютный Принстон. Его зеленый, утопающий в деревьях кампус, по которому куда-то спешили или наоборот — лениво лежали на траве студенты. Прямо напротив главного входа в кампус находилась небольшая и очаровательная площадь Палмера (Palmer square), по периметру которой расположились двухэтажные домики в викторианском стиле с маленькими и очень дорогими магазинами на первом этаже. Все вокруг дышало покоем, благополучием и беспечностью. Как же ему не терпелось вернуться в ту жизнь. Но думая так, он сразу же признавался себе, что, вернувшись в Принстон, через какое-то не такое уж и длительное время, он опять начнет тосковать по Питеру, по его величавой красоте, с его дворцами, памятниками, парками, каналами с перекинутыми через них, не похожими один на другой мостиками… Неужели Мила права и он не может нигде определиться?… Как она тогда сказала? «Ты из тех, кому хорошо только в самолете…» И та война с самим собой, которую он описал Свете? Не рисовался же он перед девочкой?… Да нет — он никогда этим не занимался… Смешно, но получается, он действительно не знает, что для него хорошо, а что — плохо?… Он, математик, для которого не должно существовать хаоса?… Казалось бы, все так просто: у него есть любимая работа, и больше ему ничего от жизни не надо. Все остальное ему только мешает. Все, кроме Милы…
Музыка за стенкой заиграла громче. Затем к ней присоединился женский хохот, перешедший в визг. «Действительно, сексуальный маньяк», — подумал Владик и улыбнулся. Дверь в Шурину комнату открылась, и из нее вышел Коська. Он прошел прямо на кухню и остановился перед сидящим на подоконнике Владиком.
— Ты еще здесь?! — спросил он, и в голосе его звучала ненависть и угроза.
— А где мне быть? — недоуменно поинтересовался Владик.
— Мне по барабану, где, но не здесь. Здесь чтобы духу твоего не было! Врубился?!
— Нет, но все равно страшно.
— Сейчас будет страшнее. Короче. Чтобы ты близко к ней не подходил! Понял?! Если я еще раз около нее увижу, я тебя инвалидом сделаю! Теперь понял, козел?!
— Опять нет. Ты, Костик, о ком? О бабушке? — недоуменно спросил Владик.
— Ты чего из себя дурака строишь?! Я тебе покажу бабушку! Козел!
Музыка за стенкой заиграла еще громче. Прямо до невыносимости громкой.
— Вот суки! — повернувшись в сторону чулана, ругнулся Коська, подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.
— Заткните вашу гребаную музыку, подонки! — заорал он. — Я ваш плеер, блять, на кусочки разнесу! Уроды!
Музыка тут же замолкала, и на кухне сделалось совсем тихо и мирно.
— Браво, Константин. Это по-мужски. Я бы так не смог.
— Что ты вообще можешь! — презрительно сказал Коська. — Вали лучше в свою сраную Америку. И сюда больше ни ногой! Увижу — прибью.
— И ты тоже считаешь, что она сраная? Может, действительно так оно и есть?… И это только я такой доверчивый… — огорченно покачал головой Владик. Затем, слегка подумав, изобразил на своем лице легкое возбуждение и, оторвавшись от оконной рамы, подался в сторону Коськи. — Я сейчас тебе расскажу очень интересную историю про Америку, которая подтверждает, что вы все правы, а я — мудак. Кто такая Хиллари Клинтон ты, конечно, знаешь — ты же из интеллигентной семьи.
— Плевал я на твою Хиллари! Плевал я на тебя и на твои идиотские истории! Кончай базар, собирай свои бумаги и вали отсюда.
— Константин, не горячись, это очень поучительная история. Та к вот, в разгар предвыборной борьбы с Бараком Хусейновичем Обамой Хиллари Клинтон ни с того ни с сего влюбляется в нашего эмигранта Борю Зибельрмана из Черновцов. Да как! Совсем голову потеряла. Боря Зибельрман ей разумно говорит: «Хиля, чтоб я так жил, угомонись уже, сконцентрируйся на выборах, забудь меня (на время, конечно) и думай-таки о стране». Куда там! Все забросила. И вот результат: Обама — президент, Хилька у него в министрах, а самый из них мудрый — Боря Зибельрман так и чинит свои швейные машинки. Вот до чего страсть доводит! А ты говоришь.
— Чего я говорю, козел?! Какого хрена ты мне эту херню рассказал?
— Ты же просил доказательств американской тупости. Вот, пожалуйста.
— Я просил?! Ты, сволочь, мне всю жизнь на кусочки, а сейчас идиота из меня делаешь?!. Козлина блядская!