Уроки танго

— Жаркое — это сказочно, — мечтательно сказала Шура. — Я уже и не помню, когда сама готовила.

— Вот сегодня и попробуем. Я, конечно, не такая мастерица, как вы.

— Я стала мастерицей по постным щам. Но спасибо за приглашение. Спиртное за мной. Чего-чего, а уж этого добра у меня припрятано в достатке, хоть магазин открывай.

— Вы не возражаете, если я Свету приглашу?

— С какой стати я должна возражать?… — Шура пожала плечами. — Она, правда, в мою сторону не смотрит. Как подменили человека. А с Коськой себя ведет так, как будто у них ничего и не было.

— Просто Костя стал опять пить, — оправдалась Мила и невольно посмотрела в сторону Шуриной комнаты. С тех пор как мертвецки пьяный Коська однажды чуть не задохнулся в собственной блевотине, Шура в дни его запоев, всегда держала дверь в свою комнату открытой. Вот и сейчас в открытую дверь было видно Коську, разметавшегося на кровати с раскинутыми руками и широко открытым ртом. После гибели Владика Коська несколько дней находился в шоке. Целыми днями, пропуская даже работу, он лежал на кровати лицом к стене, ни с кем не разговаривая и ни на что не реагируя. Не подозревая, что произошло, Шура поражалась, как он близко к сердцу принял смерть Владика. К ней даже однажды прокралась мысль, а не причастен ли он к его гибели? Но, сплюнув в сердцах и назвав себя старой дурой, она эту мысль сразу откинула и больше к ней не возвращалась. Но еще больше она удивилась, когда Коська поднялся со своей кровати и вместе со всеми пошел на Стрелку, попрощаться с Владиком. И даже взял с собой альбом и, устроившись от всех в стороне, набросал рисунок. Потом он перерисовал его маслом на холсте. Фигуры людей на холсте были слегка обозначены, размыты. Зато вода в Неве была неестественно яркой, бирюзовой, какой бывает вода в тропических морях. Протянутая над парапетом, словно воздушная, почти прозрачная рука держала пронзительно-черную, реалистичную до малейших подробностей урну, из которой густым дождем сыпался неестественно-белый пепел. Из других, таких же неестественно-полупрозрачных рук, словно огромные капли крови, в воду падали красные цветы. Та к они и плыли, слегка покачиваясь на неестественно-бирюзовой невской воде, неестественно большие, кроваво-красные цветы по неестественно-белым, густым дорожкам пепла. Картина оставляла ощущение нереальности. Как и сама смерть Владика.

Он повесил картину над своей кроватью. Потом он по памяти нарисовал портрет Владика и отдал его Свете. А потом он ушел в запой.

— А из-за кого он сорвался? — возмутилась Шура. — Вы же видели, что с ней творилось после смерти Владика. Ну ничего, на ней свет клином не сошелся. Коське нужен стимул, и я ему найду этот стимул.

— Эту девочка из Челябинска?

— А почему бы и нет? Она в своем Челябинске к пьянству привычная.

— Это цинично, — покачала головой Мила.

— Жизнь заставляет, душенька. Я из кожи вылезу, но Коську отсюда увезу. И не одного. Я ему найду другую Свету, или Надю, или девочку из Челябинска… Можете меня осуждать… Это ваше дело…

— Какое право я имею вас осуждать?

— Имеете… Я сама себя простить не могу… В первый же день, когда Владик появился на кухне и я увидела, как Света на него смотрит, я поняла: все, влюбится девка. Та к оно и случилось… И я, как фурия, весь свой страх, всю свою злость стала вымещать на нем… хотя прекрасно видела, что Света его абсолютно не интересует, любит он вас, да и приехал сюда из-за вас, вернее, за вами.

— Он просто приехал в отпуск, потому что соскучился по Питеру.

— Бросьте вы! По вас он соскучился. И за вами приехал… Простите, Мила, бабское любопытство, если бы это несчастье не произошло, вы бы уехали с ним?

— Думаю, что да…

— И правильно бы сделали… Вы же тоже его любили… Ну, это не мое дело.

Шура надолго замолчала, вытирая посуду и ставя ее в свой шкафчик. Шкафчик совсем покосился и грозил вот-вот рухнуть. Надо было срочно его менять, но она все время откладывала, надеясь на скорый отъезд.

— Знаете, что… Давайте-ка сегодня мы с вами помянем Владика и напьемся, — вызывающе сказала Шура. — Я всю жизнь отдала своим пьяницам. Сначала мужу, теперь вот Коське… В моем возрасте люди начинают жить прошлым, а я не могу вспомнить радостного дня. Пытаюсь и не могу. Ни одного… Весь этот год я жила нашим переездом. Я мечтала о своем маленьком доме с садом, о море, о солнце… У меня могли появиться внуки… А обернулось все вот так. Ладно, хватит в жилетку плакаться. Чего это я вдруг? Сегодня мы Владика поминаем, и мы с вами сегодня хорошенько поддадим. Не все же Коське пить. Я надену свое страусовое боа…

— Оно должно быть вам очень к лицу.

— Еще как. Надо к нему только подобрать подходящее вечернее платье — не могу же я есть жаркое в задрипанном халате со страусовым боа. Это, знаете, не комильфо.

— Здравствуйте, — поздоровалась вошедшая на кухню Света. — Мила Владимировна, у вас луковицы не найдется? Лень в магазин идти. Я завтра после работы куплю и вам отдам.

— Сейчас посмотрю. По-моему, есть, — Мила открыла свой шкафчик.

— Хочешь, возьми у меня, — предложила Шура.

— Мне все равно.