Уроки танго

— Коська, ну что ты заладил одно и то же: козел, козлина. Других животных, что ли, нет? Используй свое воображение. Ты же художник, в конце концов. Между прочем, мне всегда говорили, что я очень похож на кенгуру… Да и вообще, мало ли животных… В общем, ты отработай свой репертуар, а мы потом с тобой по списку пройдемся.

— Ты еще издеваешься, КОЗЕЛ! — уже орет Коська и кулаком замахивается на Владика. Тот машинально уклоняется от удара и, теряя равновесие, падает в окно. Коська с диким криком: «ВЛАДЬКА!!!» перегибается через подоконник и смотрит, как распластавшийся в воздухе Владик летит вниз, ударяется о землю, его тело сотрясается от удара, и вокруг него по серому асфальту расплывается багровая лужа крови. Видя, как к телу подбегают люди, Коська выпрямляется, затем медленно сползает на пол и, прислонившись к стене, трясет головой, повторяя одну и туже фразу: «Я не хотел… Я не хотел… Я не хотел!» Затем начинает в голос рыдать, размазывая по лицу слезы, сопли, ужас…

Эпилог

Известие о гибели профессора Долецкого в России потрясло не только его коллег и студентов математического факультета, но даже в большей степени студентов факультета славянских языков и, конечно же, Бэйкер и Эвана. Они организовали службу в University Chapel (университетской часовне), а ровно через месяц, в день его гибели, все вместе собрались в полночь в его любимом крошечном Prospect garden (Проспект-саде) на территории университета, устроив импровизированный vigil (поминальную молитву). Они сидели на траве вокруг огромной клумбы, засаженной яркими цветами и занимающей чуть ли не весь садик. На своем ломаном русском они вспоминали разные истории, связанные с ним, пели под гитару песни, которые он когда-то пел, размахивая в такт горящими свечами, запах от которых перемешивался со сладким запахом роз и ириса. Многие из них не скрывали своих слез.

В свое время Бэйкер заставляла Владика купить страховку, объясняя, что это часть американской жизни. Владик категорически отказывался, объясняя, что беспечность — часть русской жизни. Сейчас она собралась заняться его финансовыми делами, но столкнулась с таким количеством всевозможных трудностей, что довольно быстро от этой затеи отказалась. Тем более что он рос в детском доме и у него все равно не должно было быть наследников.

Как-то еще давно, задолго до своего отъезда в Америку, Владик сказал Миле, что, когда его не станет, он хотел бы, чтобы его кремировали, а прах развеяли над Невой, в его любимом месте — на Стрелке Васильевского острова. Тогда Мила послала его к черту: нашел о чем говорить, когда тебе еще тридцати нет. Сейчас она решила похоронить его так, как он просил. Света сначала протестовала: она считала, что должна быть нормальная могила, с красивой плитой, к которой можно будет приходить, класть цветы, посидеть на скамейке, выпить, как положено, в память о нем, поставив около могилы стаканчик с водкой, накрытый хлебом. Ну, в общем, по-нашему, по-русски. Но Мила категорически отказалась: Владику бы все это не понравилось. И в конце концов Света согласилась, решив, что Мила права: все это не для Владика.

На Стрелку пришла целая толпа людей. Здесь постарался Яша — весть о гибели Владика Долецкого быстро разнеслась по городу среди знавших его. Было много выступавших. Вслед за прахом в воду кидали венки, букеты цветов. Как и в Принстоне, никто не стеснялся своих слез…

Через сорок дней после гибели Владика Мила пришла на Стрелку, бросила в Неву букетик цветов, постояла, глядя, как цветы плывут по течению, а когда глаза начали наполняться слезами, повернулась и пошла домой. По дороге она, хоть и не будучи верующей, зашла в церковь и зажгла свечку.

Придя домой, она достала из холодильника приготовленное вчера жаркое и пошла на кухню его разогревать. На кухне она застала моющую посуду Шуру. За стеной, как всегда, раздавалась громкая музыка — ненавистный ими всеми рэп.

— Здравствуйте, Мила! Сделайте, пожалуйста, одолжение, попросите Тимку выключить его чертову музыку или хотя бы сделать потише.

— Конечно, Александра Никитична. Но он ведь говорит по-русски.

— Нет уж, извините. Я когда вижу его черную рожу, у меня язык не поворачивается с ним по-русски говорить.

Мила постучала в дверь и громким голосом, чтобы перебить музыку, попросила Тима уменьшить звук. Звук сразу стал тише, но ненамного.

— Вот сукин сын! — ругнулась Шура. — Мила, вы не знаете, на сколько у него договор на комнату?

— Не знаю. На год, наверное.

— Я до сих пор не могу понять, каким образом этот Витюня оттяпал себе чулан.

— Оказалось, что он какой-то дальний родственник Владика.

— Какой еще родственник! Никого у Владика не было. Я, главное, дарственную предъявляла, Владиком написанную…

— Подписи же не было.

— На следующий день собирались к нотариусу… Ох, Владька, Владька… — горько вздохнула Шура. — Все у него получалось… как-то без толку.

— Без толку?! Между прочим, Владик в свои тридцать один год был очень известным математиком.

— А вел себя, как восемнадцатилетний студентик. Да и жил так же…

— Александра Никитична! — возмутилась Мила.