Уроки танго

— В какой-то мере — да, — стараясь звучать как можно более равнодушно, ответил Влад, но гордые нотки ему скрыть все равно не удалось. — Но я был уверен, что хотя бы здесь, в Америке, этого не будет.

— Why is that? (Это почему же?) Люди есть люди, и зависть есть зависть, что в Россия, что в Америка… Аnd besides (И кроме того), встречи в университете университетом и кончаются. Никаких близких дел между профессор не бывает, — и, чмокнув его в плечо, добавила — Кроме нас тобой, of course (конечно).

— Почему?

— Потому что в Америка так принято: есть работа и есть личный жизнь. И они very rarely (очень редко) пересекаться. Я считаю, так и должно быть.

— А я так не считаю, — категорически заявил Влад. — Если тебе приятен человек, почему с ним не встретиться после работы, поболтать, провести хорошо время? Мои друзья в основном все из моего бывшего НИИ.

— Что значит «НИИ»?

— Научно-исследовательский институт. В России вся наука делается в НИИ. Кстати, многие вопросы мы решали, когда собирались вечером за рюмкой водки.

— Теперь понятно, why Russia does not produce anything (почему Россия ничего не производит), — засмеялась Люси.

— Что значит — ничего не производим? — возмутился Влад. — Грибы маринованные производим. Олимпиаду в Сочи отгрохали.

— What?! (Что?!) — недоуменно спросила Люси. Потом до нее дошел смысл сказанного и она, прижав его голову к свой пышной груди, громко расхохоталась. Отсмеявшись, она уже серьезно добавила: — Забудь о Россия. Ты теперь в Америка.

— Ну и что? Я — русский, Россия — моя страна, — тоже перейдя на серьезный лад, возразил Влад. — Это ж не изношенные ботинки, которые выбрасываешь за ненадобностью.

— Влад, это красивый слова. Поживешь в Америка и забудешь про свой старые ботинки. Все эмигранты забывают.

— Я не эмигрант. Я приехал на работу по приглашению университета. В любую минут поднимусь и уеду домой.

— Никуда ты не уедешь. Ты станешь американцем faster than you think (быстрее, чем ты думаешь). By the way (кстати), у тебя прекрасный английский, почти без акцента.

— Спасибо. Я еще в детском доме увлекся…

— Что такой детский дом?

— Orphanagе.

— Ты жил в оrphanage?! Они у вас до сих пор существуют? — искренне удивилась Бэйкер.

— Конечно. А у вас что, нет сирот?

— Естественно, есть. Только их адаптируют. Ты знаешь, какие очереди на адаптацию… But let’s not talk about it — it’s too sad (Но давай не будем об этом говорить — слишком печально), — сказала она, прижавшись к нему. — А мы с тобой здесь, заниматься любовь… — приглушенным и, как ей казалось, очень сексуальным голосом добавила она и стала целовать его плечи, затем, спускаясь ниже, — грудь, живот, бедра, потом, подняв к нему голову прошептала: — I want you all (Я хочу тебя всего)… — и опять опустила голову…

Довольно скоро после начала их отношений Бэйкер завела разговор о своих студентах славистах.

— Ты знаешь, когда я рассказал о тебе своим студентам, you should have seen how exicited they got (ты бы видел, какой поднялся ажиотаж). Они сразу потребовать встречи с тобой. Я думаю, ты будешь ОК, что мы у тебя соберемся скоро? It will be more at ease than in the classroom (Это будет более непринужденно, чем в аудитории), да и у тебя такой огромный living room (гостиная). Я напеку печенье.

— Конечно, — закивал головой Долецкий, который и сам обрадовался перспективе появления студентов в его огромном безжизненном доме, потому что одиночество уже начинало овладевать им.

Компания собралась довольно большая: студентов двадцать. Сразу сделалось шумно, весело, словно он окунулся в свою студенческую жизнь. Они, как могли, болтали по-русски, он читал стихи, рассказывал русские анекдоты, которые они явно не понимали, хотя для приличия смеялись (он понял, что знания языка для восприятия анекдотов недостаточно — нужно жить в стране, и особенно в такой, как Россия, чтобы понимать их смысл, и рассказывать анекдоты перестал). Он пел песни своего любимого Окуджавы, подыгрывая себе на гитаре, а вот Высоцкого он петь категорически отказался, объяснив им, что песни Высоцкого нужно слушать только в исполнении самого Высоцкого.

Студентам так понравилось у Долецкого, что они совершенно естественно, как само собой разумеющееся, стали приходить к нему каждую неделю. А Влад не только не возражал, но даже был по-своему счастлив: впервые за несколько месяцев он почувствовал себя так, будто вернулся в свою прошлую жизнь.

Но ничто не длится вечно, особенно хорошее.

Среди приходивших к нему ребят Влад обратил внимание на одну студентку, которую звали Дженнифер, — совершенно очаровательную девушку, которая не сводила с него своих огромных черных глаз, причем их взгляд был довольно далек от невинного восхищения молодым профессором. Прощаясь с ним, она единственная из всех студенток каждый раз чмокала его в щеку. Бэйкер, которая всегда оставалась после ухода студентов помочь Владу убрать со стола, предупредила его, чтобы он был с этой девицей поосторожнее.

— Влад, she obviously likes you (она к тебе явно не равнодушна). А в университете за связь со студенткой моментальный увольнение.