Уроки танго

Бэйкер оказалась права. Как-то, когда она не смогла прийти, Дженнифер принесла печенье, а когда все стали расходиться, она осталась помогать Владу с уборкой. Прощаясь с ним, она, как всегда, поцеловала его, но на этот раз не в щеку, а в губы долгим, откровенным поцелуем, слегка проведя своим язычком по его губам. Влад осторожно отстранил ее.

— Дженнифер, а вот этого, пожалуйста, не надо.

— Почему?

— Прости, но ты не в моем вкусе. Не люблю малолеток.

— You’re lying! (Ты врешь!) Ты просто бояться.

— Хорошо — боюсь. Я трус.

— You’ll still be mine. I can wait (Ты все равно будешь моим. Я умею ждать), — улыбаясь, сказала она, выходя из дома.

На этом студенческие вечеринки он прекратил, сославшись на большую занятость.

* * *

Долецкий влюбился в университетский кампус в первый же день, как только вошел на его территорию. Кампус утопал в зелени, окружающей неоготические здания и башни и более новые строения, возведенные тоже в неоготическом стиле. Несколько больших современных зданий университет построил через улицу Вашингтона, которая разделяла огромную территорию кампуса. В перерывах между занятиями Влад любил гулять по его тенистым аллеям, рассматривая расставленные повсюду скульптуры Пикассо, Мура, Липшитца и многих других менее известных скульпторов. Он очень любил живопись и частенько заходил в небольшой университетский музей, который его сразу сразил своей коллекцией. Он впервые увидел Босха, перед картиной которого долго простоял. В музее была собрана довольно большая коллекция его любимых импрессионистов, среди которых были и Сезанн, и Лотрек, и Моне, и Ван Гог, и даже редкий Модильяни, и уже совсем редкий, всегда приводивший Влада в содрогание Сутин, у которого даже в Эрмитаже была выставлена только одна картина, а здесь, в маленьком университетском музее — целых две. Но больше всего его поразила картина, принадлежащая Репину, к которому Влад относился довольно прохладно. Но эта картина не имела ничего общего с картинами Репина, виденными им ранее. Она потрясла его настолько, что он простоял перед ней минут десять. Огромная картина, занимавшая всю стену в отдельном зале, называлась «Голгофа». На черной земле, покрытой мусором и лужами темной крови, на переднем плане лежал пустой, с оставшимися кровавыми пятнами, видно, уже раннее использованный крест для распятия. За ним еще два креста, но уже воткнутые в землю, с двумя распятыми фигурами. Хотя одна из фигур чем-то походила на Христа, но Влад почувствовал, что Христос был распят на этом, лежащем на земле пустом кресте — иначе зачем он? Придя домой, он проверил себя в гугле и с удовлетворением убедился, что был прав. На земле между крестами в лужах крови в поисках пищи копошились отощавшие собаки. Над землей серыми клочьями стелился туман, сквозь который на заднем плане просматривалась неясная темно-фиолетовая стена… Это было самое страшное и самое реалистичное изображение распятия Христа, когда-либо им виденное. Картина производила до содрогания жуткое впечатление и совсем не напоминала ему работы Репина, виденные им в Русском музее и в Третьяковке.

Испытывая настоящее наслаждение на работе — не чтением лекций, а именно наукой, — он с большой неохотой возвращался в свой пустой дом. По дороге он заходил пообедать в любимый им итальянский ресторан Mediterra, где всегда было многолюдно и шумно. Проведя там несколько часов, он садился в машину и возвращался домой, где его моментально оглушала тишина. Чтобы избавиться от нее, он сразу же проходил в гостиную и включал телевизор. Затем варил себе кофе, садился в свою любимое — и единственное — кресло и весь вечер, попивая кофе, отрешенно смотрел на огромный экран телевизора, даже не вникая, что по нему показывают. В России он телевизор никогда не смотрел, да у него его и не было.

Покончив со студенческими вечеринками, он оказался совсем изолирован и через пару месяцев отчаянно заскучал. Ему уже не хватало одной, пусть и любимой, работы. Его уже не радовали тишина и чистота улиц, ему стал равнодушен его пустой дом, он перестал гордиться своей огромной зарплатой, которая почти целиком оседала в банке, так как расходовать ее, в общем-то, было не на что. И вместе со скукой неожиданно пришла тоска по России и по всему русскому. Он заказал русское телевидение и стал прощелкивать все русские каналы, редко на каком-нибудь задерживаясь. Его не особенно интересовало, что происходило на экране. Он получал удовольствие от чистой русской речи, видов русских городов, улиц…

Однажды, возвращаясь по кампусу после ланча, он услышал за собой русскую речь. Он обернулся: за ним шли двое мужчин. Они были старше его: одному было явно под шестьдесят, другому на вид немногим за сорок.

Влад остановился.

— Простите Бога ради. Я совсем недавно здесь работаю и впервые слышу русскую речь. Вы тоже работаете в университете?

— Да, — ответил тот, кто постарше, невысокого роста, слегка полноватый, одетый в черную кожаную куртку, считавшуюся шиком в России.