Уроки танго

— А я считаю, что сейчас стало даже хуже, чем в советские времена, — глубоким голосом сказала красивая женщина, жена Алика, которую звали Наташей и которую Люда представила как свою самую близкую подругу еще по Питеру. — По крайне мере, тогда никто не думал о завтрашнем дне. Все жили, извините за сравнение, в дерьме, но оно было привычным и примерно одинаковым для всех. Мой отец был известным театроведом, заслуженным деятелем искусств. Его зарплата была примерно такая же, как у отца моей школьной подруги, работающего токарем на заводе. У нас была та же мебель, та же еда на столе, и одевались мы почти по стандарту. Единственные, кто жил по-другому, — номенклатура. Но они пряталась за забором со своими магазинами, дачами, огромными квартирами в правительственных домах. Простой народ об их жизни догадывался, но ее не видел и со своей не сопоставлял. Сейчас же все эти нувориши живут напоказ. Их дворцы, яхты демонстрируют по телевизору и в гламурных журналах. А они, напыженные от гордости, водят по ним экскурсии. На Невском — шикарные магазины, куда простой народ не только не заходит, но даже на витрины не смотрит. На улицах припаркованы «мерседесы» и БМВ рядом со старенькими «москвичами» и «жигулями».

— Ну, в Америке тоже выпендрежа достаточно, — возразил Влад.

— Согласен. Но есть отличие, — поддержал жену Алик. — Начнем с того, что у американцев начисто отсутствует чувство зависти к чужим деньгам. Одно из главных жизненных правил американцев: не считать чужие деньги. Вы знаете, что они никогда не спросят, какая у вас зарплата? В Америке это табу. Да их это и не интересует. Они считают, что человек зарабатывает столько, сколько он заслуживает. То же самое о богатых. Если человек богат, то он или self-made (добившийся всего сам), или деньги перешли по наследству от далеких self-made, таких как Морган, Карнеги, Дюпон и тысяч других, менее известных, менее богатых, но с достаточными средствами, чтобы оставить после себя начальный капитал. Да взять того же Трампа. Он получил от отца миллион долларов и увеличил их до двадцати миллиардов.

— Послушайте, давайте перестанем читать человеку лекцию, — вмешался Борис. — Влад только приехал. Потом сам разберется. Кстати, Америка сегодняшняя резко отличается от той Америки, в которую приехали мы. И далеко не в лучшую сторону. Страна разделилась на две половины, причем обе не переносят друг друга. А media (СМИ) откровенно стоят на стороне крайне левых американцев.

— Борька прав. Привязались к человеку, — сердитым голосом сказала Наташа. — Поимейте совесть. Во-первых, он наш гость, а во-вторых, вы напали на него так, будто это его вина в том, что происходит в России.

— Спасибо, Наташа, за поддержку, — с улыбкой поблагодарил ее Влад. — Но знаете, когда красивая женщина начинает защищать мужчину, то он чувствует себя или польщенным, или беспомощным. Я беспомощным себя не чувствую, но очень польщен вашей поддержкой. Правда, я очень надеюсь, что ваш супруг поймет меня правильно и не предложит нам стреляться…

— Не знаю, не знаю… — покачал головой ее муж.

— Влад, не обращайте внимание. Алик у меня шутник.

— Надеюсь, а то у меня нет ни пистолетов, ни секундантов…

— Мы наконец будем продолжать пить? Устроили тут партийное собрание! — проворчал толстый сосед Владика.

— Ты хотел сказать — есть, — засмеялся Борис.

— Я хотел сказать — закусывать.

— Все, господа, за дело, — провозгласил Боря и стал разливать…

Когда Влад вышел из дома к своей машине, он почувствовал, что, несмотря на эти антироссийские разговоры, он оставил за спиной малюсенький кусочек России. Стол был накрыт по-русски: салат оливье, селедка под шубой, красная икра, квашеная капуста, копчености и, конечно же, водка, хотя и французская. После обсуждения политической жизни в России и скорых разговоров о промежуточных выборах в Америке стали рассказывать последние русские анекдоты, потом обсуждали новые русские фильмы, книгу Сорокина «Манарага», предстоящий приезд в Принстон Дмитрия Быкова… И Влад понял, что как ни старались эти новые американцы нарочито не принимать Россию как свою страну, искать в ней только негативное, да и просто вычеркнуть ее из своей жизни, у них это явно не получалось и никогда не получится. Они родились в России, провели в ней свои лучшие годы: юность и молодость и — самое главное — они воспитаны на русской культуре, а от своей культуры — неважно, какая она: русская, итальянская, английская, — ты при всем своем желании никогда не избавишься.

Понимая все это, Влад тем не менее испытывал ощущение какой-то неудовлетворенности. И он понял, что близости у него с этими людьми никогда не получится: уж слишком они были разные.

* * *