— Когда-то она была и наша… Знаете… есть один сон, который мы называем эмигрантским. Потому что он первое время снился очень многим эмигрировавшим давно, еще из Союза… Почти каждому. Нам всем снится, что мы по какому-то делу приезжаем в Советский Союз и вдруг с ужасом узнаем, что не можем выбраться обратно в Америку. Когда я просыпался после такого сна, я с облегчением оглядывал свою спальню и понимал, что это был только сон.
— Но сейчас, насколько мне не изменяет память, не Советский Союз, — сказал Влад.
— Ну и что? — спросил Борис, открывавший бутылку вина. — Вы хотите сказать, что народ стал другим? Или что у народа стала другая жизнь? Только, пожалуйста, не надо приводить в пример Москву или Питер. Россия — это скорее Пенза, Астрахань и еще сотни таких городов и тысячи деревень, вернее, что от них осталось. У моего приятеля жена из Пензы. Она недавно ездила навестить мать и вернулась в таком шоке, что ни с кем долго не могла общаться.
— Я так думаю, — сказал Влад, — что если бы ее мать приехала сюда, она тоже была бы в шоке.
— Еще бы, — засмеялся Борис. — Но только по другой причине.
— Что любопытно — продолжил Влад, — народ в России уверен, что во всех их проблемах виноват только Запад. Поэтому, считают массы: чтобы избавиться от этих проблем, надо просто присоединить Запад к России. А затем распределить поровну все, что у них там накопилось. Тогда цены в нашей стране понизятся до такой степени, что наконец станут соответствовать зарплатам. Но лично я считаю, что это приведет к тому, что в нашей стране начнется всеобщее ожирение. А кому это надо? Та к что неизвестно, что лучше. И да здравствует Путин!
За столом все расхохотались, даже мрачная пара, сидевшая напротив него, выдавила на лицах подобие улыбки.
— Как говорится, смех сквозь слезы, — сказал Борис, когда все успокоились. — К сожалению, проблемы в России намного серьезнее. И основная ее беда в том, что все произошедшие в ней перемены чисто внешние. А поскреби немножко этот глянец, это призрачное благополучие, и сразу проступает чернуха, которая была и при советской власти, и до нее. И становится ясно, что ни в стране, ни в народе ничего не изменилось. Что, как всегда было в России, ей необходима крепкая рука, без которой она просто не может существовать. И неважно, какая: царь, генсек, президент — любая подойдет, лишь бы за тебя все решалось, лишь бы чувствовать себя защищенным. Пусть бесправным, пусть полуголодным, но под хозяйским прикрытием. Сейчас этим хозяином стал Путин.
— И в стране, как считает народ, наступил долгожданный порядок, и народ с удовольствием занял веками уготовленное ему место под сильным хозяином, — поддержал Бориса Алик.
— Народ в истории России всегда был рабом — сначала царским, затем советским, — тоном, не терпящим возражений, сказала до сих пор молчавшая полная женщина, сидевшая по правую руку от своего мужа, соседа Владика.
— А вот Достоевский считал, что русский народ на всей земле единственный народ-богоносец, — вступил в разговор бородач, сидевший напротив Влада.
— Да, но он же и говорил, что русские люди очень религиозные. Они прежде чем тебя топором зарубить, обязательно помолятся, — возразила ему его тщедушная жена.
— Послушайте, перестаньте чернить русских! — возмутилась Люда, жена Бориса. — Во-первых, насколько я понимаю, наш гость — русский. Не выходец из России, а именно русский. Я права, Владик?
— Абсолютно. Можно сказать, из крепостных. Я имею в виду предков, конечно. Но меня вы не стесняйтесь. Я самокритичен.
— Это мы уже поняли, — сказала Люда. — Но возвращаясь к нашей теме: а кто мы сами такие? Что в нас еврейского? Фамилия? Внешность? Когда мы все в последний раз были в синагоге? Перед отъездом из России? Чтобы самим себе доказать свое еврейство?
— У нас есть приятельница, которая ездила в Пензу. Та к она сказала, что сейчас и в церквях, и в синагогах стало многолюдно. И даже молодежь… Это так? — спросил Владика Борис.
— Я сам человек не религиозный, но знаю многих, которые довольно искренне стали верить в Бога, — ответил Владик.
— А вы как объясните, что вместе с подъемом религиозности в России произошел невиданный всплеск патриотизма? Такого при нас не было, — с нетерпением ожидавший возможности вставить слово, сказал сосед Владика. — Только патриотизм этот квасной и граничит с национализмом. А вместе с ним ни на чем не основанная мания величия.
— Они там абсолютно уверены, что Путина боятся и уважают во всем мире и поэтому стране наконец-то вернулось ее величие. А то, что на Западе считают Россию страной третьего мира с атомными ракетами, — так это у них от зависти и от страха перед ней, — поддержала своего полного мужа его не менее полная жена.
— В общем, как правильно сказал Борис, ничего там не меняется, — покачала головой Люда.