Уроки танго

После детского дома и общежития жизнь в коммуналке с тремя комнатами, не считая его чулана, казалась ему роскошью. Хотя он смутно помнил, что в раннем детстве жил с родителями в большой отдельной квартире на канале. Уже позже, выйдя из детского дома, он нашел и канал, который назывался каналом Грибоедова, и даже, как ему казалось, дом в котором они жили. Он помнил также и их большую дачу в Репино, куда летом на выходные к ним всегда приезжало множество родственников, которые потом, когда погибли его отец и мать, все как один отказались взять его к себе, и Владика поместили в детский дом.

Когда его родители погибли, ему было лет пять. Воспоминание об их гибели, затмившее все остальные воспоминания раннего детства, было до сих пор настолько ярко, словно это случилось вчера… Он с родителями ехал на машине на дачу. Было очень поздно, и маленький Владик спал на заднем сиденье. Потом был сильный удар… Он, наверное, вылетел в открытое окно, потому что помнил, как встал с земли и подошел к машине… На переднем сиденье были папа и мама… Было очень много крови, битого стекла, искореженного железа…

В письме Мила писала, что Шура — тоже их соседка и главное лицо в квартире — роль, которую она сама же себе и назначила, — решила переехать к своей двоюродной сестре на Азовское море, а свою комнату продать. Но нашелся покупатель на всю квартиру, денег при этом получалось намного больше, и все съемщики согласились на продажу. Дело сейчас только во Владике. Но Шура убеждена, что Владик теперь, когда он живет в Америке и зарабатывает, наверное, миллионы («Шура думает, что в Америке все зарабатывают миллионы», — с усмешкой написала Мила), цепляться за свой чулан не будет. Короче, нужно его присутствие для оформления продажи. Шура настаивает, чтобы он приехал, тем более что она по нему соскучилась.

Владик письму обрадовался: теперь он уже просто обязан был полететь. И он сразу стал готовиться к поездке в Россию, и опять купил билеты заранее, на начало июня, и опять же, не изменяя своей русской беспечности, не стал брать страховку.

Он никогда не думал, что ему будет так не хватать Питера, именно самого города, его красоты, его величия, и что отдаленность от него будет вызывать в нем такую тоску. Он, конечно же, скучал по своим друзьям, которых ему тоже очень не хватало, особенно потому, что новых друзей он за это время так и не приобрел. Он даже скучал по Шуре, которая любила им командовать, взяв на себя роль матери. Но главное, самое главное: ему не хватало Милы, о которой он постоянно думал, и теперь уже абсолютно не сомневался, что любит ее и что такая любовь случилась с ним впервые в его жизни.

Почему-то именно здесь, в Америке, он вдруг почувствовал то, о чем он раньше никогда даже не задумывался: ему захотелось завести семью. Происходило ли это от того, что он мучительно переносил одиночество, или он вдруг почувствовал, что работа перестала заполнять его целиком, оставляя место для таких, совершенно ему не свойственных желаний, или, может быть, просто пришло время… Но какими причинами он объяснял свое теперешние состояние, было неважно. Важно было то, что ему становилось очень грустно и плохо в своем собственном доме, где раздавались только звук телевизора и гулкие одинокие шаги, сопровождающие его бесцельное передвижение по этому огромному неживому жилищу… Приходя к Борису, он с какой-то даже завистью смотрел на их отношения с женой, на их такой уютный, обустроенный дом, на весь их быт, который он, не привыкший ни к чему подобному, всегда считал мещанством. А теперь ему самому остро захотелось именно такой жизни. И ему нисколько не было стыдно своих мыслей и своей зависти, потому что, когда они приходили, в них всегда присутствовала Мила.

С момента отъезда из Питера он не переставал думать о ней. Правда, сначала эти мысли были грустными, а иногда даже раздраженными: как он ни уговаривал ее поехать с ним, она категорически отказывалась. Но приходили еще мысли уже совсем неприятные, с которыми он пытался бороться, но они все чаще и чаще посещали его, и тогда ему делалось еще хуже… Когда вся эта история с переездом в Америку перешла в заключительную стадию и он подписал договор с университетом, он вдруг почувствовал, что все его упорные попытки уговорить Милу поехать с ним делаются им необдуманно, в спешке. Гораздо правильнее поехать сначала самому, устроиться, а потом уже вызывать Милу. Он еще продолжал убеждатъ ее поехать с ним, но уже без упорства, по инерции…

Приехав в Америку, он увидел, как с первого дня все пошло гладко, без проблем, и опять стал обвинять в ее отказе поехать с ним в Америку самого себя.

* * *