Зал был полон. Зрители: сокурсники, друзья и родственники студентов, участвующих в спектакле, оживленно переговаривались и даже перекрикивались через ряды. Среди них Владик заметил ребят, повстречавшихся ему раннее в коридоре. Они тоже его заметили и приветливо помахали ему. Владик, улыбаясь, им ответил. Свет долго не гас, и Яша, наклонившись к Владику, зашептал ему на ухо: «Обрати внимание на студентку, играющую Юльку. Зовут Оленька. Хороша необыкновенно и явно не против». «А как же Нина?» — засмеялся Владик. «Иди в жопу, однолюб хренов. Я в отличие от тебя нормальный мужик».
Дипломным спектаклем была пьеса Сигарева «Божьи коровки возвращаются на землю». Владик не смотрел ни одной его пьесы на сцене, но видел фильм Сигарева «Волчок». После просмотра фильма его долго не покидало ощущение, что он вместе с героями, походящими скорее на животных, вывалялся в грязи, называющейся русской глубинкой.
Пьеса оказалась блестящей, но постановка и игра студентов оставляли желать лучшего. Это, скорее, походило на хорошую самодеятельность, чем на спектакль выпускников актерского факультета. Все-таки настоящих актеров выпускал театральный институт, а эти ребята после окончания разъедутся по далеким провинциям в надежде, что когда-нибудь что-нибудь произойдет и их каким-то образом приметят в столицах. Такие случаи бывали, так почему не с ними? А даже если и нет, они все равно будут принадлежать сцене, а сцена, пусть даже и провинциальная, будет принадлежать им. И это в их жизни было главным.
Выходя из института, Яша предложил Владику пойти к нему.
— Надо же как-то отметить успех девочек. И вообще, какого лешего ты в своей каморке торчишь? Перебирайся ко мне. Я по мужскому общению соскучился.
— Ты знаешь, а я как раз и собирался к тебе напрашиваться, — ответил Владик и рассказал про племянника своего американского коллеги, которого должен будет пустить к себе пожить.
— Клево! У меня диван раскладывается, а хочешь, я тебе спальню уступлю. Что не сделаешь для друга, да еще героя Америки.
Дождавшись Нину с Олей, они взяли такси и поехали к Яше. После застолья Яша с Ниной удалились в его спальню, а Оля, разлив оставшееся шампанское, села к Владику на колени и предложила:
— На брудершафт!
Они выпили, а когда Оля, обхватив его голову руками, попыталась его поцеловать, Владик мягко отстранился.
— Прости, — виновато сказал он, глядя на ее удивленное лицо. — Понимаешь, перед самым отъездом умудрился подхватить какую-то американскую гадость. Они там хоть и хвастаются своей медициной, но с элементарными вещами, которые у нас лечат, как насморк, по-настоящему справиться не могут.
Оля испуганно соскочила с его колен и попросила вызвать такси.
У Владика оставался еще один обязательный визит, который он тоже все время откладывал, правда, по совсем другой причине, нежели визит к Алеше, своему детдомовскому другу. На Гражданской улице, бывшей Средней Мещанской, буквально в соседнем доме, куда Достоевский поселил Раскольникова, жила вдова Димыча, его очень близкого приятеля, с которым он проводил свою бурную молодость на Колокольной. Димыч был блестящим джазовым саксофонистом и, несмотря на свой юный возраст, был уже известной личностью в Ленинграде. В их компании они все были любителями выпить и пофлиртовать с девочками. Но из них всех Димыч был самый большой любитель и того, и другого. Когда же в их компании вдруг появилась Люда, довольно смазливая, но не более того крашеная блондинка, Димыч, неожиданно для всех, серьезно в нее влюбился и даже на какое-то время бросил пить. Чтобы образумить Димыча и доказать ему, что Людка самая обыкновенная шлюшка, все ребята, включая Владика, в открытую с ней переспали. Димыч наплевал на этот демарш и все равно на ней женился. Прожив с ней совсем немного, он пришел наконец в себя и понял, что его друзья были правы: Людка была не только шлюшкой, которая сразу стала наставлять ему рога, но еще и абсолютной пустышкой, которую интересовали только тряпки и деньги, на которые она могла эти тряпки покупать. Димыч уже собирался с ней разойтись, но она забеременела и родила ему двойню. Чтобы как можно реже бывать дома, он полностью ушел в музыку, а вместе с музыкой и в пьянство.