Уроки танго

Слушая некоторых своих знакомых, смотря с ними по телевизору передачи Соловьева и Киселева, он ощущал атмосферу полного неприятия Америки и пренебрежительного, ни на чем не основанного высокомерного отношения к самим американцам, которых они считали полными идиотами и иначе, как пиндосами, не называли. По их озлобленному тону он чувствовал, что такое отношение было вызвано обыкновенной завистью (о чем ему, кстати, говорил Яшка), и был убежден, что дай большинству из них, именно самым озлобленным и оскорбляющим, возможность уехать за океан, то они уехали бы не задумываясь. И на фоне этого почти всенародного поливания помоями Америки убежденно и совершенно искренне говорилось о России как о стране богоносного народа, о ее высоких моральных ценностях, о ее военной, народной и государственной мощи, возвышающих ее не только над Америкой, но и над всем миром. А вместе с тем их собственное нынешнее правительство отличалось от прошлого, советского, лишь крестиками на шее и разворованными миллиардами, в то время как народ, как было в его жизни всегда, пересчитывал заработанные гроши, думая, на что их лучше потратить. Отличие, правда, было в том, что в советское время народ знал цену своим правителям, ничего от них не ожидал и лишь рассказывал про них анекдоты. Сейчас же почему-то считалось, что, кроме Путина, управлять страной некому, поэтому и говорить не о чем. И даже больше: народ был уверен, что, не будь Путина, страна скатилась бы в яму (можно подумать, что сейчас она в ней не находилась), опять начался бы беспредел девяностых, а главное — Россия утратила бы свое величие. Как-то в метро напротив Влада сидела пара молодых ребят с сиреневыми волосами и сережками на лице во всех местах, куда их можно было воткнуть. На остановке в вагон вошел пожилой мужчина в потертом костюме и с таким же потертым широченным галстуком. Он сел на свободное место рядом с Владиком и сразу стал пристально смотреть на ребят, даже слегка подавшись вперед. Наконец, он не выдержал и громко, перебивая перестук колес, с угрозой в голосе сказал: «Ну ничего, Путин до вас скоро доберется, подонки! Мы в вашем возрасте целину поднимали, а вы, пидеры, наш русский народ позорите. Валили бы в Америку, там все такие уроды, как вы!» Ребята, не обращая на него никакого внимания, продолжали молча смотреть перед собой. Владик почему-то сразу вспомнил разговор за новогодним столом у Бориса в Принстоне и подумал, что эти эмигранты были не так уж далеки от истины. «Неужели наш народ без хозяина не может?», — с горечью подумал он. Но, естественно, были и люди, трезво понимавшие происходящее в стране. У них болела за нее душа, они любили ее, но все, что они могли сделать, — обсуждать эту свою боль за столом.

К сожалению, даже в его кругу таких людей было не так много. К ним относился и известный российский писатель и муж его покойной двоюродной сестры, Игорь Петрович Штольский. Добрейший человек, он был единственным из всей родни, который хотел приютить Владика, когда погибли его родители. Но ему пришлось уступить нажиму своей жены и тещи, отчего он очень переживал и всегда чувствовал себя перед Владиком неловко, словно он сам был в этом виноват. Он знал Милу, прекрасно к ней относился, и та отвечала ему взаимностью. Владик уже побывал у него в гостях и поделился нежеланием Милы уехать с ним в Америку. «Приводи. Меня послушает», — коротко сказал Игорь Петрович. С сестрой Владика он давно развелся, но Владика по-прежнему считал своим близким родственником. Сейчас он был женат на совершенно очаровательной женщине намного моложе, искренне его любившей и сдувавшей с него пылинки. К тому же она прекрасно готовила и была гостеприимной хозяйкой. Когда Владик передал Миле приглашение Штольского, она с удовольствием согласилась. За столом Игорь Петрович сразу перешел к делу, спросив Милу, с каких это пор она перестала думать головой, подключив к этому другое место. «Какое место вы имеете в виду, Игорь Петрович?» — засмеялась Мила. «То, которым думает большинство в нашей необъятной стране. Послушай, детка, старого мудрого еврея, к тому же писателя. Не дури и не ломай себе жизнь. Поезжай с этим гением и заживи наконец нормальной жизнью».

Ушли они от Штольских ближе к полночи. «Ну, что ты скажешь?» — спросил Владик, когда они вышли из парадной. «Давай не сейчас, — ответила Мила. — Я очень устала».

* * *