Уроки Великой Волхвы

Старательно забивая себе голову размышлениями, которые не имели никакого отношения к тому, что в это время творилось вокруг неё, Анна изо всех сил давила рвущийся наружу совершенно детский крик: «И я с вами!»

НЕЛЬЗЯ! Боярыня должна оставаться в крепости и являть собой вид, пропади он пропадом!

В который уже раз за недолгое время Анна провожала уходящих в бой, а сама оставалась. И пусть теперешних вольных или невольных защитников так и недостроенных стен насчитывалось немало, но лесовики, присланные Нинеей в помощь артели – слабая замена даже недоученным отрокам.

«И какая, скажите на милость, нечистая носит этих плотников, с их старшиной во главе? Они хотя бы имеют представление, как крепости оборонять, случись что. Сотня ушла, Мишани тоже нет, а за болотом осиное гнездо разворошили.

…Только вернитесь все! Только вернитесь!»

– Мам, они вернутся, да? – от шёпота Ельки Анна чуть не подпрыгнула. Обернулась, чтобы рявкнуть что-то вроде «Не смей даже думать!..», и осеклась: младшая дочь смотрела на неё требовательно, серьёзно, но без единой слезинки, да и вопрос звучал совсем не плаксиво.

«Она же опять проводила Сёмушку. Второй раз меньше чем за полгода… Мишаню тоже провожала, но тут-то ушёл брат-близнец. Маша с Анютой с младенчества друг друга чувствовали и понимали, и эти двое так же».

Анна прижала к себе младшую дочь – единственного оставшегося с ней ребёнка, прикоснулась губами к её макушке и так же негромко ответила:

– Вернутся! Пусть только попробуют не вернуться! Сама выпорю.

Елька хихикнула, потёрлась носом о материнскую руку и повернулась к стоящим тут же Арининым сестрёнкам. Стешка с Фенькой во все глаза смотрели на боярыню, пытаясь понять, обнадёжила та их подругу или пригрозила наказанием. Елька ещё раз хихикнула и, подталкивая девчонок перед собой, повела их вниз с башни у ворот – именно там они стояли, глядя вслед последним защитникам Ратного.

Анна ещё раз прошептала молитву Пресвятой Богородице и тоже спустилась с башни, но в течение дня нет-нет да и посматривала на Ельку, страшась увидеть у неё на лице следы слёз, испуга или горя. Однако дочь была спокойна, собранна, привычно командовала своим младшим девичьим десятком, а заодно и всей остальной мелкотой, которая собралась в крепости – и её спокойствие раз за разом передавалось матери. Крик мальчишки-гонца, раздавшийся в темноте с той стороны реки – «Отбились!» – Анна восприняла уже как само собой разумеющееся.

Но только когда наставники сообщили, что перед самым их отбытием из Ратного вернулась домой сотня, на боярыню накатило настоящее облегчение: словно в зимний день после тяжкой работы на морозе вошла в протопленную избу. Прокоп перед отъездом успел всего лишь коротко переговорить с вернувшимися из похода ратнинцами. Те передали, что Мишани и его отроков вместе с сотней нет, и когда они прибудут – никто не знает. Ну, хоть жив – уже камень с сердца. Вроде бы в Турове задержались, а почему и для чего – неведомо.

Понятно, что ни наставнику расспрашивать в подробностях некогда, ни у ратников не было никакого настроения просвещать его: прибыли домой, называется. К похоронам. У кого жёны раненые, а то и погибшие, дети перепуганные – и по всем закутам запертые бунтовщики суда ждут.

На Дарениных выселках даже хоронить некого: сгорели все, кто там был в доме – до сих пор пепелище тлеет, счастье еще, что огонь на лес не перекинулся. Осиротевшие девчонки – Прасковья, Манефа, Катерина и Лукерья – не захотели остаться на поминки в Ратном, в крепость попросились.