Усадьба ожившего мрака

До зеркального блеска начищенные сапоги – вот во что сразу же уперся его взгляд. Мгновение – и он увидел картинку целиком. Перед ним лежал Штольц. Голова его была прострелена, а на паркете растекалась лужа крови. Штольц был мертв, он не мог издавать эти странные звуки.

Григорий переступил мертвеца, двинулся в обход массивного письменного стола. Он уже знал, что увидит. Кого увидит… Здесь в густой кровавый дух вплетался тонкий аромат Стеллиных духов и горький запах папирос Власа. Здесь были его друзья. Живые или мертвые? Он узнает всего через мгновение.

Влас был жив. Он, по-стариковски сгорбившись, стоял на коленях над лежащей на спине Стеллой. Стелла была еще жива. Но жизнь вытекала из нее с той стремительностью, заметить которую дано лишь упырю. Жизнь вытекала из раны на шее, с булькающим звуком вырывалась из разорванного горла, выплескивалась слабыми толчками, марая красным ладонь Власа. Наверное, он тоже знал, что его любимая женщина уходит. Знал, но не хотел отпускать, зажимал рану, уговаривал Стеллу открыть глаза. И она открыла. Она смотрела на Григория поверх Власова плеча и пыталась улыбнуться. А еще что-то сказать…

– Он… сбежал.

Вот что она хотела сказать. Впрочем, Григорий уже все знал сам. Картинка случившейся в кабинете трагедии прямо сейчас выстраивалась перед его внутренним взором. Фон Клейст побрезговал грязным работягой, участь которого и без того была предрешена. Фон Клейсту захотелось десерта. Прекрасного десерта в виде ослепительно красивой и невероятно талантливой женщины. Он любил искусство во всех его проявлениях. Он любил экспромты и эксперименты.

Стеллу в его кабинет привел Штольц. Знал, какая участь ей уготована? Наверняка, знал, но возражать не стал. Побоялся. А вот Стелла не побоялась. Она тоже знала, догадалась в тот самый момент, как фон Клейст поцеловал ее руку после концерта долгим, смертельно холодным поцелуем. Знала, когда говорила Власу, что с ней все будет хорошо. Отчаянно смелая и невероятно наивная…

В Штольца стреляла она. Вот из этого крошечного, похожего на игрушку пистолета, который сейчас валяется под столом. Попала. Расквиталась с тем, кого ненавидела всем сердцем. А в фон Клейста не попала. Вот дыра в стене, прямо под портретом Гитлера, как раз на уровне головы обычного человека. Только фон Клейст не человек…

– Я старалась… – Вместе со словами из ее рта вырывались кровавые пузыри, а взгляд делался все рассеяннее, все отстраненнее.

Да, она старалась. Даже уйти из жизни она хотела по своим правилам.

– Я знаю, несравненная. – Григорий встал на колени рядом с Власом. – Ты молодец…

– Гриня! – Влас не шевелился, малейшим движением боялся нарушить хрупкое равновесие. То, что он наивно считал равновесием. На его бледном лице лихорадочным, каким-то сумасшедшим светом горели только глаза. – Я опоздал, Гриня…

– Я тоже…

Не сводя взгляда с умирающей Стеллы, он похлопал друга по плечу. Глупый и бессмысленный жест. Но другого утешения он придумать не мог. Он не заметил, как вывалился из потока и снова стал человеком. А у человека есть душа. А душа может болеть так сильно, что хочется умереть.

– Отпусти ее, Влас… Просто отпусти.

– Нет! – Яростный крик Власа подхватило эхо. Подхватило, покатило по узкому коридору второго этажа. – Стелла, ты не можешь… – Он поцеловал ее запястье. – Я только-только тебя нашел.

Она его не слышала. Кровь еще сочилась из раны, но глаза ее уже были закрыты, а дыхание сделалось едва различимым. Даже для Григория.

– Гриня! – Влас схватил его за рукав. – Гриня, сделай что-нибудь!

– Она умирает, Влас. Мы не можем ей помочь.

– Ты можешь! – Безумия во взгляде Власа стало так много, что Григорий испугался. – Я знаю, что ты можешь. Сделай с ней то, что сделала с тобой та старуха!

Он просил… нет, он требовал невозможного. Григорий видел упыря в подземной пыточной. Неудачный эксперимент. Он не может допустить, чтобы и Стелла стала таким же чудовищем.

– Ничего не получится, Влас. – Он схватил друга за плечи, заглянул в глаза. Нет, он не пытался нащупать путь к его воле, это был самый обыкновенный человеческий порыв. – Она может стать… Она может стать как моя Зося.

– А может стать как ты… – Влас перешел на шепот. Отчаянный, требовательный шепот. – Она может жить, Гриня!

– Это не жизнь… – Он тоже перешел на шепот. – Это вечная борьба с собственной сутью. Понимаешь ты это или нет? Она будет смотреть на тебя и слышать биение твоего сердца. А когда ты уснешь, она будет уходить в другую комнату, чтобы не поддаться искушению, чтобы не причинить боль любимому человеку. И любовь… Влас, это уже не будет та любовь, которая сделает тебя счастливым…

– Она сильная! Она со всем справится. Не смей решать за нее… – В голосе Власа слышалось отчаяние и мольба.

– А кто будет решать? – спросил он шепотом. – Кто возьмет на себя ответственность? Если она станет… если превратится в чудовище, кто будет решать?