Ущелье дьявола

– Хорошо, подождем, – сказал Самуил. – Но если вас смущает мир, то нам недолго придется ждать. Наполеон не может оставаться в покое. Он должен идти от народа к народу, изливая на нивы и в умы французскую кровь, от которой, как от росы, должны явиться повсюду всходы народного возмущения. Вы думаете, что он способен усидеть на золоченом кресле! Он совсем не за этим пришел на землю. Я предрекаю вам, что близок тот день, когда Наполеон объявит войну – все равно кому, Пруссии, России. Так вот, когда это случится, позволит ли мне Тугендбунд действовать?

– Может быть. Но вы не забыли о Стапсе?

– Я помню, что его смерть не была отомщена.

– Прежде чем позволить вам действовать, мы должны знать, что вы хотите делать.

– Я вас ничем не компрометирую. Вам достаточно этого?

– Нет, союз имеет право знать все.

– Хорошо. Тогда слушайте…

Три главаря приготовились слушать, как вдруг раздался металлический звон. Самуил вздрогнул.

«Что это значит? – подумал Самуил. – Барон и Юлиус отправились в Остенде. Христина осталась одна. Уж не сделали ли они только вид, что уехали, и не расставили ли мне ловушку?»

– Ну, что же вы, говорите! – напомнил ему председатель.

Но Самуил забыл о трех главарях, забыл о Наполеоне, забыл о целом мире. Он думал о Христине.

– Разве вы не слышали? – сказал он без церемоний. – Нам придется закончить беседу в другое время. А теперь, извините, я должен вас оставить.

– Кто вас зовет? – спросил председатель.

– Она, – ответил он, совершенно забыв, с кем он говорит. Но тотчас овладел собой: – Это одна молодая пастушка предупреждает меня, что вблизи появились подозрительные люди. Вам надо уходить.

В ту минуту, как он запирал за ними, звонок вновь задребезжал с удвоенной силой.

«Если бы это была ловушка, она не звала бы меня с такой настойчивостью. Ну, посмотрим, что ей нужно. Вперед, Самуил, и будь достоин сам себя. Будь хладнокровен и спокоен. А главное – не расчувствуйся, как какой-нибудь школьник, впервые влюбившийся».

И он стал быстро подниматься по лестнице, которая вела в комнату Христины.

LX Сама судьба заодно с Самуилом

Первый день разлуки прошел для Христины в горести. Она выбрала себе единственный уголок, где могла быть счастлива, – у колыбели Вильгельма. Целый день она возилась с ним: то баюкала, то пела ему песенки, то целовала его золотые кудри.

– Ты один у меня теперь, мой Вильгельм. О, постарайся наполнить и жизнь мою, и душу, умоляю тебя! Улыбнись мне сначала ты, а потом и я попробую улыбнуться тебе. – И ребенок улыбался, а мать плакала.

Никогда еще Вильгельм не был таким хорошеньким, свеженьким, румяным. Вечером Христина уложила его, укачала, задернула у колыбели полог, чтобы свет не падал в глаза ребенку, взяла из библиотеки книгу и стала читать. Но она никак не могла сосредоточиться на книге, ее мысли уносились туда, куда мчали лошади ее мужа. Юлиус, вероятно, уже далеко. Христину стали мучить угрызения совести. Почему, проснувшись утром, она не велела тотчас заложить карету и не устремилась вслед за беглецом? Заплатила бы ямщику вдвое, догнала бы его и успела бы поцеловать Юлиуса еще раз на прощание. Однако что стало бы с Вильгельмом, если бы она уехала на три дня, как хотела? Ребенок – всегда преграда между мужем и женой!

Все эти мысли проносились в голове у Христины, как вдруг Вильгельм проснулся и заплакал. Христина подбежала к колыбели. Ребенок, который заснул так спокойно, проснулся в судорогах и холодном поту.

– Господи! – воскликнула Христина. – Только этого недоставало!

Она тут же начала звонить во все звонки, созывая людей, и, схватив ребенка, крепко прижала его к груди, словно этим могла передать ему часть своего здоровья и жизни. Но Вильгельму становилось все хуже. Он даже перестал кричать. Дыхание его вылетало со свистом. Он задыхался. Сбежались слуги.

– Скорее! – кричала Христина. – Поезжайте за доктором! Мой ребенок умирает! Привезите первого попавшегося доктора. Десять тысяч гульденов тому, кто привезет доктора! Ступайте в Неккарштейнах, в Гейдельберг! Да бегите же скорее! О боже мой!

Слуги выбежали стремглав, и Христина осталась с горничными. Она обратилась к бывшей кормилице малыша.

– Посмотрите на Вильгельма! Вы, вероятно, умеете распознавать детские болезни! Что с ним? О господи! Жизнь моя, счастье мое! Если ты умрешь, то и я умру вместе с тобой! И зачем только уехал отец? Из-за каких-то денег, из-за какого-то дяди! Что мне за дело до всего этого!.. У него болен дядя! Ну, так и ребенок его тоже болен! Мой ребенок! Ну, что же? Вы осмотрели его?

Кормилица покачала головой.

– Увы, госпожа, у него все признаки крупа.

– Круп! А что такое круп? Раз вы знаете болезнь, вы должны знать и средство ее лечения.

– Боже мой, сударыня, ведь первый мой ребенок умер от этой болезни…

– Вы говорите – умер? Ваш ребенок умер от крупа? Так у Вильгельма, значит, не круп, раз от него умирают. Что вы, с ума сошли, что говорите мне спокойно такие вещи! А чем лечили вашего ребенка?.. Да нет, не смейте и говорить об том, раз его не смогли спасти!

– Ему пустили кровь, сударыня.