«Мой милый брат. Тебе пишет умирающий. Я страдаю болезнью, от которой нет спасения, и поднимусь с постели только для того, чтобы перелечь в могилу. Мне остается жить еще три месяца. Я пожил достаточно на своем веку. Но мне хотелось бы видеть ваше счастье, прежде чем я умру. Мне хотелось бы обратить в деньги все мое добро, привезти их к вам, в Европу, и сказать вам: будьте счастливы! Это была награда, которую я сулил себе за все труды. Мне казалось, что Бог удостоит меня этого. Но Бог рассудил иначе, и да будет воля его. Итак, мне уже не суждено увидеть родину. Я никогда не увижу тех, кого люблю больше всего на свете. Чужие люди закроют мои глаза. Я говорю это не для того, чтобы призвать вас сюда обоих, то есть тебя и сына. Тебя удерживает твой долг, его – счастье. Притом вы едва ли успеете. Вам придется потерять три месяца для того, чтобы подарить мне один день. Не стоит приезжать. Конечно, я ушел бы в другой мир счастливым, если бы вы проводили меня туда в последний час моей жизни, посвященной трудам на ваше благо. Но, видно, мне на роду было написано умереть вдали от близких. Прощайте. О вас мои последние мысли, и вам все мое богатство. Главное, не подумайте, что я зову вас к себе. Горячо обнимаю вас обоих. Твой умирающий брат Фритц Гермелинфельд».
– Папа, – сказал Юлиус, отерев слезы, – в вашем возрасте и вашем положении вы не можете отправиться в столь дальнее путешествие. Но я могу поехать – и поеду.
– Благодарю тебя, дитя мое. Именно об этом я и хотел тебя попросить. Но как же Христина?
Побледнев, Христина опустилась на стул:
– Разве я не могу поехать вместе с Юлиусом?
– Разумеется! Я возьму тебя с собой! – воскликнул Юлиус.
– А как же Вильгельм? – спросила она.
– Ребенка нельзя брать с собой в такое дальнее путешествие морем, – сказал барон. – Как он перенесет плавание и перемену климата? Христине придется оставить ребенка на мое попечение.
– Оставить мое дитя! – воскликнула Христина и разразилась слезами. Отпустить мужа одного ей казалось невозможным. Но уехать без своего ребенка было еще невозможнее.
LVIII
В ночь перед отъездом
Христина бросилась на шею мужу.
– Поездка Юлиуса тем более необходима, – сказал барон, – что, отказавшись от нее, он ничего не теряет. С этим письмом мой бедный брат прислал мне копию своего духовного завещания. Останется Юлиус или поедет, все имущество Фритца будет принадлежать нам. Мой брат позаботился о том, чтобы нам не пришлось спешить к его смертному одру. Но что касается меня, то я нахожу обязанность явиться для утешения умирающего Фритца до такой степени насущной, что если Юлиус не поедет, то поеду я.
– О нет, я отправлюсь! – воскликнул Юлиус.
– Да, он должен ехать, – согласилась Христина. – И я поеду с ним.
– Хорошо, – ответил барон. – Если ты решительно хочешь сопровождать Юлиуса, то я принимаю на себя заботы о Вильгельме.
– О господи! А вдруг мой Вильгельм захворает, когда меня не будет здесь! А вдруг умрет!..
– Христина, – сказал Юлиус, – оставайся с Вильгельмом. Я мужчина, и хотя буду страдать вдали от тебя, но ведь через три-четыре месяца я вернусь. Но если ребенок заболеет и если около него не будет тебя, чтобы спасти его, то все будет кончено и твои поцелуи и ласки не оживят его. Ему ты гораздо нужнее, чем мне. – И, желая положить конец этой печальной сцене, он спросил у отца: – Когда мне отправляться в путь?
– Увы! – ответил барон. – Уехать придется сегодня же вечером.
– О, так скоро! – ужаснулась Христина.
– Успокойся, дитя мое. Чем скорее он уедет, тем скорее вернется. Бедный брат не может ждать, и если Юлиус не застанет его в живых, тогда эта поездка окажется бессмысленна. Из Остенде уходит в Америку корабль «Коммерция» – превосходное быстрое судно. Нельзя упускать такой случай. «Коммерция» славится своими удобствами и прекрасными мореходными свойствами. Значит, и я буду спокоен, что он успеет вовремя, и ты будешь спокойна, что он благополучно вернется.
– Скажите, папа, когда «Коммерция» отправляется в путь? – спросил Юлиус.
– Послезавтра в восемь часов вечера.
– Ну, если хорошо заплатить ямщику, то можно попасть в Остенде через тридцать шесть часов. У меня в распоряжении сорок восемь. Я не хочу отнимать у моей милой Христины ни единой минуты из тех, что принадлежат ей. Поэтому я отправляюсь завтра утром.
– Я поеду с тобой до Остенде! – заявила Христина.
– Хорошо, поедем вместе, – сказал Юлиус.
Вечер прошел печально и в то же время очаровательно. Нет ничего грустнее и трогательнее таких разлук. Только в эти минуты люди сознают и чувствуют, как они любят друг друга. Все, что прерывается, имеет в себе какую-то особенную чарующую горечь, какую люди не испытывают в полноте установившихся привязанностей. Минувшее счастье измеряется наступающим несчастьем. Нет лучшего градусника любви, чем горе.