Ушедшие в никуда

Я ничего не ответила отцу Феофану, но подумала: «Кто знает, может, останки Екатерины и сейчас покоятся на своем месте и все так же хранят часовню-лабораторию?»

Мы простились. Вслед ему смотрели поросшие камышом неказистые дачи да выцветшая бирюза больничной таблички. Самой больнице некогда было философствовать. В эту минуту она спасала жизни…

Не знал в свое время Василий Кучуков, что, отдавая закладные земли митрополиту Сампсону, он открыл чистую страницу истории Астраханской губернии, на которой потом опишут и жизнь Покровского монастыря, и жизнь Покровской больницы, и подвиг монахов, освободивших город от чумы в ХIХ веке, и подвиг врачей, борющихся с туберкулезом в ХХI столетии. Останутся на этих страницах ушедшие в небытие каменные монастырские стены с башнями да вызолоченными крестами и существующие пока, полуразрушенные больничные заборы, монахи в черных рясах, исправно несущие службу Богу, и врачи в белых халатах, помнящие, как «Отче наш», клятву Гиппократа.

Кто знает, какие еще события узнает эта святая земля? И пока над нею властвует Божий Промысел, распорядившийся отдать их туберкулезной больнице, не нам, смертным, судить, кому какой крест нести!

Прийти к Истоку

Человек пришел в этот мир. Здравствуй, человек! Кто ты?! Пока ты беспомощен в нежных материнских руках. Пока не знаешь предков своих, свои истоки. Но если с Богом в душе ты, придет время и позовет тебя сердце твое в путь на поиски начала Начал твоих, твоего Истока. Возможно, ты будешь искать его долго. Узкими тропами пройдешь через тернии. Но коли найдешь корни свои, свой Исток, береги его. Ибо отныне не будет для тебя ничего более дорогого, более святого, чем он. Не мешкай. Иди к Истоку, ибо в нем сила твоя, и нет ничего могущественнее этой силы!

Полуденное солнце нежно касалось ласковыми июльскими лучами янтарной прозрачности тонкого живого ручейка, на песчаном дне которого беззаботно извивались жирные пиявки. Зеленая трава в пояс, поднявшаяся над теплой землей, кое-где робко подходила к берегу, а где-то, осмелев, купала свои грациозные стебли на самой его середине. Свежевыструганные деревянные подмостки с перилами, впитывая голос моих шагов, вели меня к срубленной из толстых бревен часовенке. Подмостки бережно держали ее на своих сильных плечах. Загадочно-таинственная, часовенка будто что-то скрывала от глаз людских, будто что-то бережно хранила. Внутри меня, теплея в груди, что-то напомнило о себе. «Может, Душа?» – подумала я, подойдя к часовенке. Она посмотрела на меня аккуратными деревянными окошками и скромной полуотворенной дверью приоткрыла свою душу.

«Здравствуй, – сказала я ей шепотом и тронула дверь. – Разреши войти?» В знак согласия дверь, отворившись, слегка скрипнула. Я оказалась внутри очень маленькой комнатки, где вряд ли могло поместиться более пяти человек. Интуитивно повернула голову. На меня смотрели глаза Иисуса Христа. «Спас Нерукотворный», – невольно вспомнила я. Сейчас его взгляд говорил мне: «Входи. Наполни свое сердце любовью. Преклони колени». Я увидела в полу часовенки отверстие, а там, в скрытой от глаз людских неизвестности, покоилась колыбель. Чтобы не тревожить только что родившегося младенца, я отошла в сторону. Слева от меня, на деревянной полочке, уютно примостившейся на стене, в россыпи мелких монет и медальонов стояли иконы и небольшая деревянная фигурка Нила Столобенского, особо почитаемого в этих местах святого-чудотворца. Я тоже оставила монетку, загадав прийти сюда снова. «Не стоит тревожить только что рожденное дитя», – слегка скрипнула дверь. Я согласилась с ней и, пожав ее ручку, осторожно вышла.

На выходе меня окликнула висевшая на наружной стене часовенки табличка. Я повернула к ней голову. Она подмигнула мне своей ровной гранью и сказала: «9 июня 1995 года исток реки Волги посетил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II и совершил водоосвящение».

Я пришла в эти первозданные тверские места впервые и была здесь чужая. Но с первых мгновений, ступив на эту землю, почувствовала, что эта земля приняла меня. Она не смотрела на меня настороженно, не спрашивала, зачем я пришла, а доверчиво открылась мне всей своей русской мощью, всем своим русским гостеприимством.

Две деревянные ступеньки звали меня спуститься к только что родившейся реке, которая робким родником нашла здесь выход из чрева земли-матушки под скромной часовенкой. Беспомощно разлившись неглубоким водоемчиком, она устремилась вдаль по заросшей сочной травой протоке жизнелюбивым чистым ручьем.

Шаг, другой… Преклонив колени, опустив голову, я протянула ладони янтарной чистоте моей юной Волги. Чистая, непорочная, она освежала меня своей прохладой.