Ушедшие в никуда

На самой вершине холма, куда мы наконец-то поднялись, устремился к небу обелиск. Женщина, положив полевые цветы, сорванные по дороге, стояла молча, глядя куда-то вдаль. Солнце короной украшало ее голову. Пьедесталом ей, пьедесталом отразившемся в ней образе самобытной деревенской красоты русской женщины служил холм старого городища.

Вдруг вспомнились «вожделенные» размеры 90–60—90, отработанные походки, заученные слова, брызги света прожекторов, звуки синтетической музыки, блеск богемности. «Мисс Россия», – звучало в сознании.

«Мисс» – перед глазами всплыл образ строгой правильной дамочки с пергаментно-бледным аристократическим лицом, идущей легкой походкой по туманным лондонским улицам в безупречно сидящем на ней костюмчике и жалеющей о том, что ее авто сегодня в ремонте. Хрупкие холеные руки, привыкшие покупать готовые ужины и обеды в супермаркетах, картинно несли дамскую сумочку… Задрожало миражом видение. Растаяла мисс. Далеко видна была.

«Россия» – распахнулось слово простором. С высокого холма расстелилось лугом, отразилось в синеве озера облаками, пролилось дождем на деревянные деревенские домики, и полетело, словно вольная птица, над лесами и родниками, степями и протоками. Остановилось у родника воды напиться, кровью с молоком в плоть облеклось. Над хуторами поднялось, зазвучало струйками теплого парного молока по ведру под справными женскими руками. Опустилось на могилы, памятью растеклось и замерло, слушая свою душу. Но вдруг всполошилось, оглянулось на чужака заграничного. Восхитилось и, не зная цены себе, подражать решило…

Россия, зачем тебе далекое «мисс»? Оглянись на своих сударушек, в деревнях выросших, на своих лебедушек, в озерах крещеных, отрезвись от наваждения, оттай душой от вечной мерзлоты городского быта, взойди на пьедестал самобытностью русской глубинки, утвердись. Взгляни снисходительно на мир искусственных красавиц. Пусть он живет. Но свою первозданную красоту ни с чем не сравнивай.

Сколько у тебя таких источников, из-под земли вышедших, что людям силу дают? Сколько церквей, гимном веры по деревням возведенным? Сколько холмов, хранящих святой памятью могилы предков? В них корни непостижимой иноземцами души русской, русского характера, русской самобытности.

«Собачья голова»

Телефонный звонок неожиданно ворвался в тишину пятничного сентябрьского вечера. Я лениво сползла с уютного велюрового дивана и сняла трубку.

– Привет, – раздался с того конца провода жизнеутверждающий голос Алены. – Скучаешь? Не хочешь в выходные съездить куда-нибудь? – не давая вставить мне ни слова, на едином дыхании выпалила она.

– Не знаю. Дел в выходные много, да и просто хочу отдохнуть, – попыталась ретироваться я.

– Ладно, хватит ныть. Завтра в семь встречаемся около Нового моста. Возьми что-нибудь поесть и теплые вещи.

– Да подожди ты. Куда едем?

– Не пожалеешь… – голос подруги оборвали короткие гудки в телефонной трубке.

Утро будило город прохладой. Заспанное солнце едва показалось над крышами домов, когда мы, оставив позади заботы, неслись на двух видавших виды «жигулях» навстречу степному астраханскому ветру. Дорога убегала вдаль гладкой ровной лентой, оставляя за собой своеобразное великолепие полупустынной дали. Ветер врывался в открытые окна машины и, игриво спутывая волосы, звал за собой. Мы беззаботно болтали ни о чем, потягивая легкий джин-тоник, отдавшись влекущим порывам ветра и наших неугомонных душ.

– Куда едем? – спросила я после часа езды.

– Хочешь приключений? Тогда сиди… – ответила мне Алена.

– Да какие приключения? Степь кругом, – возразила я.

– Хорошо, сдаюсь… Мы едем к бабушке.

– К бабушке? К какой бабушке? Какие у бабушки могут быть приключения?

– Мы едем к бабушке Игоря. Шашлык сделаем, а вечером в степь. Хочешь?

– Не знаю, – безразлично ответила я. Будь, что будет, раз уж поехали.

По пути нас привлекали то сельские базарчики со своим разнообразием фруктов, то стоящие в отдалении церквушки, то грациозная Ахтуба, встретившая нас прямо у дороги, где-то в районе Михайловки. Мы не смогли отказать ей во внимании и расположились в ясеневой рощице, чтобы окунуться в сентябрьское солнце и еще зеленую, не тронутую осенью листву. Спустившись с невысокого обрыва к берегу, усыпанному мелким ракушечником, я опустила руки в воду. Глубоководная Ахтуба ласково гладила их своим течением. Я вдруг подумала о людях, родившихся в такой же сентябрьский день. Они просто не могли не взять от осени ее благородства, ее утонченности, ее глубины души.