Ушма

Время давно потеряло своё значение, как и большинство чувств. Я не испытывал голода или жажды, хотя и ловил иногда ртом влажный воздух, поскольку не решался пить воду откуда бы то ни было. Даже страх, который стал моей второй кожей, и одновременно моими доспехами, сделался столь привычным, что прекратил мне докучать. Только когда какие-то тени мелькали неподалёку или чёрная вода шевелилась и вспучивалась при моём приближении, он усиливался, но ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы избежать насущной опасности. Мне казалось, что я превратился в животное, которое боится не хищников вообще, а только того зверя, что гонится за ним в данный момент. Но это была иллюзия. Я скорее походил на сломленного узника концентрационного лагеря, привыкшего к бесконечному нагромождению ужасов вокруг, живущего как падальщик, не жизнью, а смертью.

Я одолел примерно половину пути до моей цели, когда снова услышал «пение». В этот раз вода почти не прибывала, очевидно потому, что я был в стороне от маршрута процессии, но я всё равно не теряя времени кинулся к ближайшему укрытию.

На этот раз я спрятался на втором этаже небольшого сруба, который, очевидно, когда то был баней. Я забрался наверх снаружи, по остаткам большой поленницы и первым делом расчистил себе уголок от слизней и прочей мерзости. Затем лег, накрыв себя куском окаменевшего рубероида и стал вглядываясь и вслушиваясь в наползший туман. Меня одолевала болезненная дремота, но я решил бодрствовать во что бы то ни стало, по крайней мере пока рядом были борзые.

Предосторожность оказалась не лишней. Я заметил в тумане какую-то тень. Она двигалась в мою сторону, но вдруг замерла, точно почуяла что впереди кто то есть. Я вжался в заплесневелый пол, но неожиданно, во мгле появилась брешь и я увидел, что это не борзая, а человек — молоденькая длинноволосая девушка в кротком белом сарафане. Я так и не понял, увидела ли она меня или просто решила свернуть, но незнакомка вдруг резко сменила направление и прошмыгнула в открытую дверь соседнего треугольного дома — некогда жёлтого, а сейчас похожего на огромный кусок гнилого заветренного сыра. Спустя пару минут, внутри что то громко хрустнуло и осыпалось, а затем всё стихло, но не успела сонливость вновь меня одолеть, как из за угла вынырнули две борзые…

Они сделали несколько лихорадочных кругов вокруг бани и остроконечного дома, оглядываясь и шумно втягивая в себя воздух. Я отрешённо следил за их действиями, мало беспокоясь о том, что может произойти. Я испытывал нечто подобное в детстве, когда получил сотрясение на тренировке по боксу. Я понимал происходящее, мог говорить и передвигаться, но всё вокруг представлялось мне скучным документальным фильмом, который не имел ко мне отношения, а потому не вызывал у меня никаких эмоций. Суетящиеся внизу псы вызывали у меня не больший интерес, чем толстая ядовитая гусеница ползущая по соседней ветке мимо сытой обезьянки. Благодаря этому «ленивому» взгляду, я сделал важное открытие.

Поведение борзых ещё раньше показалось мне странным. След девушки в густом влажном воздухе был совсем свежий, так что любая собака легко бы его учуяла, но гончие петляли и заглядывали во все укрытия, точно дети играющие в прятки, силясь увидеть жертву, а не почуять. Это было нелогично.

Борзые остановились, встали на задние лапы и начали шумно вдыхать воздух. До ближайшей из них было не более 10 метров. Глядя на них, я неожиданно понял, что они не принюхивались — то был естественный звук их дыхания, — а прислушивались, поворачивая свои уродливые головы влево-вправо и чуть шевеля большими ушами. Это объясняло, почему хромая та тварь сразу же не нашла меня на втором этаже в первый раз.

Но сейчас всё произошло иначе. Сам я ничего не услышал, но, по всей видимости, какой-то звук донёсся до борзых из соседнего дома, потому, что они одновременно метнулись туда. Одна тварь влетела в дверь, другая — выбив окно. Спустя несколько секунд воздух пронзил невыносимо долгий и пронзительный крик ужаса, боли и безмерного отчаянья. Он гудел и метался от дома к дому, тая в тумане и вновь возвращаясь, превратившись в мучительный стон. Вторя ему, из дома неслись хриплый клёкот и булькающие завывания торжествующих охотников. Я не мог выносить этого. Я заткнул уши руками и уткнулся лицом в пол, но крик звенел в моей голове ещё отчётливее, чем наяву. Отчаянная и безнадёжная мольба скорбящей души, не желавшей опускаться в кошмарную бездну ада.