Условия человеческого существования

Тоскливо было на душе у Кадзи. Рабочие по-прежнему молча наблюдали за ним. При свете фонариков глаза людей злобно блестели. «Ты убийца, — как бы говорили они. — Ты убил не только наших товарищей, ты спокойно послал на смерть и своего помощника!» Как трудно быть одному! А эти его ненавидят! За что? В груди у Кадзи поднималось раздражение. Еще немного, и он не вынесет их молчания. И кто знает, может быть, он, как Окидзима, набросится на них с кулаками.

В это время к месту происшествия прибежала Чунь-лань. Волосы у нее были распущены. Она и Цзинь всю ночь ждали возвращения Чена, но больше ждать она не могла. Она вырвалась из рук Цзинь и прибежала сюда. Неужели с ее Гао что-то стряслось?

Она металась вдоль изгороди то в одну сторону, то в другую и все время звала Гао. Звала громко, с плачем, не обращая ни на кого внимания. Молчавшая толпа расступилась. Товарищи вытолкнули Гао вперед. Как только женщина его увидела, она опустилась на землю, словно у нее подкосились ноги, и громко заплакала, бормоча бессвязные слова. Кадзи с трудом понял, что Чен должен был связаться с Гао, и Чунь-лань подумала, что Гао тоже погиб. А Гао бессмысленно оглядывал товарищей, словно ища у них помощи. Он не знал, как успокоить обезумевшую женщину.

— Погиб Сун, — сказал Кадзи. — Сун, Чен и еще трое.

Всхлипывая, Чунь-лань подползла к колючей проволоке.

— Я знала, он не мог уйти без меня! Я знала! — повторяла она и неотрывно смотрела на Гао глазами, полными слез.

— Чунь-лань, посмотри пристально в лицо тому, кто подстроил это дело и убил своих товарищей, — сказал Кадзи. — И иди домой. Скажешь Цзинь, что я ни о чем не буду допытываться.

Прятавшаяся за спину горного хребта заря хотя и начала уже окрашивать в розоватый оттенок скрытый за ним небосклон, но ночь еще не уходила.

Кадзи собрался домой. Кажется, с формальностями покончено. Небо, всю ночь сыпавшее дождем, стало показывать свое вымытое голубое тело.

Митико спустилась по мокрой дорожке к роще. Она хотела встретить Кадзи. Она его увидела издалека. Он шел ссутулившись, его прямые широкие плечи были опущены. Он ее не замечал, пока не встретился с ней глазами. И в его глазах она прочла, что он потерпел еще одно поражение.

— Постарайся больше не думать об этом, — участливо сказала Митико.

— А ты откуда все знаешь?

— Мне сказал Окидзима.

— Но Чен, Чен…

Голос Кадзи пресекся. А что теперь поделаешь? Чен погиб. Вчера вечером, под дождем, они так тепло поговорили, состоялось как бы примирение. И вот на тебе…

— Почему он мне ничего не сказал?

— Боялся, думаю.

— И все потому, что я его тогда ударил?

Митико покачала головой. Она считала, что не поэтому, хотя… Но ведь они все же помирились. Митико мысленно попросила у Чена прощения. Он должен их простить.

— Окидзима говорил, что ты, наверно, очень расстроился. Все-таки он хороший. А какой был страшный в тот вечер!

— Нет, больше расстраиваться я не буду. Моя ошибка состоит в том, что я хотел сразу многое изменить. Но ведь не все можно изменить.

Митико положила руку на плечо мужа.

— Кажется, я не виноват в том, что я японец, и все-таки это моя самая большая вина. Как все нелепо получилось… Ну и подлец этот Фуруя! — голос Кадзи стал резким. Ты знаешь, это директор разрешил ему подстроить побег. Но теперь хватит, больше никто не посмеет измываться над рабочими!

Митико кивала в ответ, но не могла избавиться от нового беспокойства, охватившего ее. Кажется, на этом не кончится, кажется, впереди их ждут новые неприятности. И чтобы избавиться от тревожного предчувствия, она с улыбкой сказала:

— Пойдем домой, поедим горячего супа, наберемся сил.

— Да, пойдем. — И посмотрев в сторону бараков, Кадзи повторил: — Пойдем!

Из бараков, расположенных на дне долины, поднимались кухонные дымки.

Если бы Чен погиб на производстве, его старуха мать получила бы от фирмы трехмесячное пособие. Но смерть Чена расценили как самоубийство, и никакого пособия старуха не получила.

Тогда Кадзи организовал в отделе сбор пожертвований.

— Одну треть возьмем с тобой на себя, — заявил Окидзима, улыбнулся. — Дай Чену эти деньги при жизни, он, пожалуй, еще бы подумал, стоит ли ему умирать. В жизни всегда так: спохватишься — ан уже поздно.

Кадзи хотел что-то сказать, но слова не шли с языка, он только горько усмехнулся.

Но когда посыльный принес деньги от Фуруя, он грубо отрезал:

— Отнеси обратно и скажи, что если он хочет что-то пожертвовать, пусть сам принесет.

Мальчик удивленно поднял брови и ушел.

Деньги (сумма пожертвований превышала трехмесячный оклад) и куль муки отнес к матери Чена сам Кадзи. Мать Чена он увидел впервые. Это была, как он и предполагал, маленькая старушка с больными ногами и красными следами на висках от щипков — ее мучали головные боли.

Лежа на кане, она молча взяла деньги и тут же спрятала их в жестяную банку у изголовья. Весь ее вид как бы говорил: «Ну что смотришь? Принес деньги и уходи, благодарить все равно не буду». Так Кадзи и не добился от нее ни одного слова. А может, она просто не могла говорить, как не могла уже и плакать.