Услышь мой голос во тьме (СИ)

— Может, он заболел? Тогда врача надо вызывать, — Валдэр смачно прихлебнул из поварёшки, пробуя стряпню на соль, и почесал складчатое пузо, на котором красовался фиолетовый фартук.

Последний рыжий луч заходящего солнца протолкнулся в кухонное окно, Грег открыл его, чтоб выпустить духоту от варева соседа, и снова поднялся наверх. С опаской постучал, приготовившись к тому, что Бен, как обычно, огрызнётся на то, что его донимают в выходной день. Но в ответ раздалось лишь еле слышное «ну, чего?», и Грег открыл дверь.

— Соло, тебе плохо? Может, доктора?

Бен замешался, до сих пор не привыкший к заботе посторонних о нём.

— Э-м, ничего не нужно. Спасибо, Грег. Я просто… просто лежу и думаю о всяком… о всяких мелочах.

— Ты даже ни разу не спустился на кухню сегодня, мы с Валдэром переживаем, — неуклюже сжал дверную ручку, на сухощавом лице проступила сочувствующая мина.

Закрыл за собой, и на лестнице раздались его глухие ковыляющие шаги. Луч соскочил со стены и погас, тёмно-серые тёплые сумерки пробрались в комнату, уложив матовые тени на подоконник и синее одеяло с чёрными узорами. С улицы дохнуло изнурённой жарой листвой, стремительный душный ветерок прокрался следом, предвещая дождь. Бен лениво подкатился к краю кровати, обхватил рукой подушку и поднял взгляд в сторону сизого света из окна. Минута, другая — мелкий дождик принялся накрапывать по деревьям и кровле. На потолке мансарды дерзко мелькнул бледно-золотистый кружочек солнечного луча, едва заметный, но непоколебимый: «Искра надежды», — прокрутил он в голове маминым голосом, в точности с той же величественно-спокойной, торжественной интонацией, какой она говорила на политических приёмах.

Вновь шум на лестнице, только громче. В дверях спальни показалось необъятное тело Валдэра, держащего в двух руках тарелку супа, испускающую ароматный пар, а в третьей и четвёртой ложку и салфетки, позади выглядывал худощавый Грег, нёсший кружку с ягодно-травяным чаем.

Бен нахмурился, приподнялся и изумлённо посмотрел на соседей.

— В честь чего это? — взъерошил спутанные, сбившиеся кое-где в клоки волосы.

— Да ты это, поешь хоть, — наивно похлопал тремя глазами Валдэр и протянул тарелку.

Бен приподнялся и сел на постели, принимая добрый жест.

— Спасибо, ребята, — оторопело буркнул в ответ, рассматривая жирный, наваристый бульон, в котором плавали овощи, нарезанные клубни и мясо рыбы.

Валдэр и Грег замялись в дверях, пытаясь разойтись, и засеменили вниз, захлопнув за собой дверь.

Бен с минуту сидел неподвижно, вдыхая запах еды и хлынувшей в комнату дождевой свежести. Морось превратилась в ливень: большие капли отскакивали от листьев и подоконника, с брызгами проливаясь на дощатый пол. Бен вздрогнул от холодка, завернулся целиком в одеяло, уютно прислонившись к стене, и с наслаждением принялся есть, впитывая минуты спокойствия и необыкновенного детского чувства защищённости. Каждая ложка, весело запрыгивающая в рот, приносила долгие размышления о доброте и сострадании, об обычных радостях и печали. Он думал о светлой тоске, исцеляющей сердце — противоположности страдания, что затуманило в юности его разум и отравило душу. Он думал о бесчисленном количестве выборов, что совершал, о принесённых жертвах, о невинно убиенных, попавшихся «под руку». Однажды он мог бы отправить на Гринсток отряд штурмовиков для захвата очередной территории, разбив в последствие здесь, на плодородных землях, например, агропромышленный комплекс для того, чтобы кормить армию. И никогда больше Валдэр и Грег не принесли бы ему чай и суп, если бы ему стало грустно… Не сожаление, но чудовищное допущение охватило его мысли. Сожаление казалось Бену бессмысленным, потому что оно не могло исправить ошибок, большинство из которых он таковыми не считал, когда совершал их. Всего лишь делал то, во что верил. Это прекрасно понимал в нём Макк.

«Потеряю ли я его, когда расстанусь с Арди́? Одного из немногих во всей Галактике, кого я могу назвать «мой добрый друг». С другой стороны, моя жизнь и так нелепая череда лишений, так что сочту закономерностью и спокойно приму это. Наверное».

Ночью он с неимоверным трудом укрепился в одном — порвать с Арди́ сейчас, не ждать подходящего момента. Бену хотелось свободно испытывать чувства к Рей, не обременяя себя губительным чувством вины. Ему было страшно, он скверно спал, ворочался с боку на бок до утра, обдумывая каждое слово, которое собирался сказать. Но в итоге так и не придумал, что должен произнести, чтобы нанести своему близкому человеку минимальный урон. Это была не военная тактика: он мог сколько угодно просчитывать ответную реакцию, подобно предугадыванию контратаки, но всё больше понимал, что это куда более непредсказуемо, чем манёвр противника.

На рассвете он медлил. Принимал душ слишком долго, одевался так, будто ему выходить из дома лишь в следующем году, за завтраком с поддельной увлечённостью разглядывал содержимое тарелки и даже пытался завязать разговор с зевающим Грегом.