Услышь мой голос во тьме (СИ)

— Ты себя вообще слышишь? — он не осознавал, как со стороны высокомерно прозвучала его усмешка.

— Ну, и мерзавец же ты…

— Рей, послушай… — она не позволила ему договорить, одарила диким взглядом и резко тронулась с места.

Он забрался в свой спидер и уже собрался догонять беглянку, но на его комлинк, брошенный в салоне, поступило очередное сообщение от Говарда — пятнадцатое по счёту. «Да что там у них опять?! — рявкнул он себе под нос. — Надеюсь, наш грёбаный порт разнесло в щепки, сожри их всех Сарлакк!» — дрожащим от злости пальцем нажал на активацию последнего звукового послания.

«Бен, ты извини, что я шлю уже, наверное, миллионное сообщение, но, мне кажется, в этот раз всё серьёзно. У Лесли и раньше были эти приступы, но такого никогда. Пожалуйста, ответь, как только освободишься. Это очень срочно».

Он выронил комлинк и на миг оцепенел, нервно задышав. Его ярость бесследно испарилась. Бен в считанные секунды взял себя в руки и набрал Говарда в надежде как можно скорее всё выяснить.

Утром Лесли стало плохо на рабочем месте, и его доставили в местный госпиталь, что находился в сосновом бору, неподалёку от рощи на холме. Говард взял на себя управление космопортом, но пребывал в удручённом состоянии, граничащем с паникой, и прикончил остаток виски из своей припрятанной в диспетчерской бутылки. Бен чувствовал себя разорванным на куски и жутко уставшим, как только приехал в клинику и поднялся на этаж, где лежал начальник. Когда он вошёл в палату, Лесли бросил в его сторону взгляд, похожий на якорь, зацепившийся за океанское дно, и чересчур грозно для своего состояния скомандовал ораве родственников выйти в коридор. Разодетые заплаканные и размалёванные, они стройным рядком покидали палату, метая зрачками в Бена презрение, которое он с достоинством игнорировал. Как только в комнате остались лишь двое, Лесли трясущейся рукой подманил своего подчинённого и зашёлся скрипучим кашлем. Бен шустро плеснул из стоящего на тумбе графина холодной воды, аккуратно поднёс ко рту кряхтящего Лесли, и старик сделал несколько шумных глотков, затем с облегчением откинул голову на высокую подушку.

С неприятной, щекочущей жалостью Бен оглядывал сухую фигуру на больничной койке и лишь сейчас с полной ясностью увидел, каким Лесли сделался беспомощным всего за один день. Приборы издавали унылую, монотонную песнь, в воздухе застыли запахи бакты и препаратов для сердца, вселяя в Соло чувство неизбежности.

— Я хочу тебе лично сообщить, малыш, пока ещё могу говорить, — сипло начал Лесли, моргнув пару раз воспалёнными усталыми глазами.

— Ты чего устроил тут представление? — нервическая улыбка процарапала губы Бена. — Говард говорит, у тебя и раньше это случалось, так что ничего — поваляешься здесь вместо отпуска, и всё будет хорошо.

— Нет, Бен, в этот раз я здесь и останусь. Всё будет хорошо, ты прав, но без меня. Подойди ближе, — едва кивнул ему, и Бен придвинул кресло к койке, чтобы сесть рядом. — Мои дорогие разгильдяи получат всё моё состояние. Они за этим здесь — узреть мою кончину, чтобы я, старая гнида, наконец-то уже соизволил уйти, куда положено, — он тяжко засмеялся. — Но не Пайн-Порт. Нет, только не им. Они его на блоки разберут или продадут, они не понимают, как он важен. Как он всегда был важен для меня…

Тоска объяла Бена, прошила, словно выстрелами. Он вглядывался в угасающее лицо напротив и с болью вспомнил о родных: о матери, с которой не был рядом, о Люке, что ушёл в одиночестве, тихо и смиренно приняв свою судьбу, об отце, чей ласковый и печальный взгляд прощения мелькнул перед ним в кровавом свете лайтсейбера. Прошлое должно умереть, твердил он себе много лет. И оно умирало. Умирало и множило в нём пустоту.

— Мой дорогой мальчик, — вновь заговорил Лесли, сжимая в жилистых пальцах край одеяла, — я завещал его тебе. Давно. Пайн-Порт должен быть твоим. Я так решил. Никому не доверю наследие деда, кроме тебя… Ты прости, что я, старый балбес, никогда тебя не слушал, не позволял развернуться твоим большим, грандиозным замыслам. Но теперь ты можешь сделать всё, что когда-либо хотел. О чём я даже не мечтал. Прошу, возроди из руин это место. И прости мне мою старость и дряхлость: я знаю, они противны тебе. Я увядал и боялся… Так боялся, — из его мутных, бледных глаз выкатилась пара сверкнувших слезинок, — боялся, что буду умирать в чужом, незнакомом мире, где больше нет места тому, что я когда-то любил. Воспоминания так важны. Потому что, знаешь, без памяти о прошлом я не желал знать, каким станет будущее.

Потрясение всегда оставляло его безмолвным, и Бен не мог найти в душе слов. Лишь понимание и прощение, сострадание к человеческой слабости. «Я их всех презирал, а они верили в меня и восхищались. Даже Лесли. Какой же я глупый мальчишка!» — он неуверенно положил ладонь поверх вздрагивающей холодной руки старика, и его глаза наполнились слезами. Затем резко поднялся, с трудом пытаясь вернуть лицу непроницаемость.