Услышь нас, Боже

В наших краях зимний день очень короток и часто до того темен и хмур, что невозможно поверить, будто когда-нибудь еще засияет солнце. Недели ледяных пронизывающих дождей перемежались свирепыми штормами, налетавшими с гор на фиорд, тогда море ревело вокруг и под нами и без устали било в сваи, и подчас казалось, что январю не кончиться вовеки; хотя нет-нет да и случался день ослепительно солнечный, ясный и такой холодный, что фиорд дымился, туман вставал над водой, как пар над кипящим котлом, а ночью жена говорила о звездах: «Как ледяные осколки в агатовом небе».

В эти нечастые краткие дни солнечного света и морозных узоров на окнах зимний пейзаж бывал прекрасен: тонкие ветки берез и кленов – в хрустальной оправе; на хвойных кистях елей – алмазные серьги, и блестит заиндевелая вечнозеленая листва. Иней на нашем крыльце таял полосами, разрисовывая мокрое черное дерево, точно накидывая богато расшитый стеклярусом плащ, и по плащу на брезгливо-легких зяблых лапках пробегала наша кошка и горбато садилась на наружном подоконнике, обвив лапы хвостом.

Сумрачным, ветреным, дремуче январским днем, когда в промозглом мире словно вовсе не осталось ни жизни, ни краски и фиорд напоминал собою подземный Стикс – черная вода, черные горы; над головой низко нависли, содрогаются, ворчат черные тучи, – мы прогулялись к маяку.

– А скоро с крабами и весна придет, – приветствовал нас Сэм. – Вот о крабах-то… У меня приятель был, водолаз – а на досуге поворовывал, в дом с пустыми руками не являлся, хоть гвоздь, а прихватит. Да-да. В подвале у него, как на свалке утиля… Так вот, нырнул он – вниз, на глубину, значит, пошел. И страх его там взял. А почему? В самую угодил весеннюю крабью кочевку – миллиарды крабов – там, ползут кругом него, карабкаются, пыжатся, клешни расправляют.

– Да-да. Может, водолазы там внизу и что другое видят – кто знает? Он ведь так перепугался, что две недели из него слова не выжать было. А потом прошло – поет как соловей и языком опять как мельница мелет, хоть кого заговорит… Скоро уже крабы, скоро уж, друзья милые, птицы принесут весну…

В январе мы усиленней занялись чтением. Я поехал в городскую библиотеку, взял «сельский» абонемент, дающий право набирать сразу целую сумку книг. Город – проведешь в нем несколько часов, и тут же он начинает обращать наше эриданское житье в какой-то миф; и я уже с грустью предчувствовал, как те самые городские удобства и уюты, по которым мы, возможно, когда-нибудь малодушно затоскуем и которые в конце концов заполучим, почти начисто задавят в памяти всю богатую явь нашей жизни на взморье. Город, с его паровым отоплением, с его тюремно-решетчатыми жалюзи, с его окоченелой панорамой крыш и парой-другой закопченных садиков, где обкорнанные кусты смахивают в зимних сумерках на куриные крокеты, присыпанные сахарной пудрой… О, после всех этих часов разлуки с женой – вернуться из города и обнаружить, что дом на месте, фиорд лежит гладок и тих, ольхи и кедры высятся, и причал не унесло (мы ведь маленький причал соорудили), и небо просторно, и звезды горят! Или же, преодолев мокрую скользкую тропу, когда кругом, во тьме и буре, мотаются, скрипят деревья, войти снова в порт, в гавань лампового света и тепла.