Услышь нас, Боже

В джазовом смысле я принадлежу к отошедшим уже временам сухого закона (к бутлегерскому виски я, по сути, так еще и не утратил пристрастия), к периоду Бейдербека и Эдди Лэнга, – первый был моим богом, а второй учителем. Джаз не стоит на месте, и мистер Роберт Хэкет ныне способен на пассажи, которые даже Биксу были бы трудны. Но я романтически привязан к тем дням, как и к старым временам судовых кочегарок. «Приятный» джаз всегда был не по моей специальности, и трезвый джаз я тоже выдавал нечасто, и если б не ушел, то бесповоротно бы спился, – и все это ребята полностью учитывали, мрачновато и учтиво дивясь моему теперешнему странному образу жизни, а полосками пластыря на похмельных своих лицах невольно свидетельствуя о геройском, о высоком чувстве дружбы, толкнувшем их все же на поездку ко мне. Они привезли мне старый патефон (проигрыватель был бы здесь, без электричества, ни к чему) и набор наигранных нами пластинок; из привычного джазового жаргона, на который мы привычно перешли, я также уяснил: ребята не шутя считают, что мне надо внести в свою жизнь нечто творческое, а иначе я пропаду как музыкант, несмотря на все мое здешнее счастье.

В один серый денек, когда в голых, железных от стужи деревьях свистел ветер, а тропа через лес, вся во льду, в мерзлых сугробах, стала почти непроходима, у дома вдруг послышалась возня. Это явились мои ребята, джазисты, и приволокли небольшое старое пианино. Представляете, сколько самоотверженности, обстоятельных расчетов и просто сил потребовалось им для этого? Они сделали складчину, где-то нашли инструмент, и поскольку приехать ко мне могли только в воскресенье, когда грузчиков не наймешь, то взяли грузовик напрокат и, пробившись по почти не проезжей тропке через ледяной лес, доставили-таки пианино.

После этого мои друзья стали нередко присылать мне номера для аранжировки, разработки в стиле «горячего» джаза. Благодаря им же у меня появилась и еще одна статья дохода – работа, для меня очень приятная и притом, насколько мне известно, единственная в своем роде. Дело в том, что для грамзаписи «горячих» номеров, возникших из импровизации, требовалось их озаглавить – и названия стал частенько придумывать я. В прежние времена сама пьеса как бы порождала название; примером могут служить «Просто так, без причины» и сольные фортепианные номера «В тумане», «В темноте» Бейдербека. «Прогуливая собаку» – так назван малоизвестный шедевр Эдди Лэнга, и у него же есть «Черный ворон». Из номеров Венути в лирическом ключе упомяну «Желтые лютики» (не имеющие, насколько могу судить, ничего общего с арией из салливеновского «Пинафора») и «Цвет яблони». Негры всегда были особенные мастера придумывать заглавие. Но в последнее время даже неистощимый гений наших черных собратьев померк в этом отношении, несмотря на блестящие примеры титуловки в бибопе и на такие удачи, как «Густым потоком по Кэнал-стрит» (свинговый вариант «Венецианского карнавала» Паганини) и «Бах-бэй-блюз» ансамбля «Новых друзей ритма». Однажды ребята прислали мне из Сан-Франциско рождественскую открытку, в которой полушутя, полусерьезно просили моего совета: им вскоре после Нового года предстояло наиграть небольшой группой пластинку, а с названием заколодило. Мы ответили им телеграммой: «Предлагаем Мальстрем-свинг Хотя слабее чем Махогани-холл-стомп Новым годом новым счастьем Обнимаем».

С тех пор я получал немало подобных заказов, шутливых с виду, но вызванных заботой обо мне; мои предложения большей частью принимались, а вознаграждались они суммами, не в пример солиднее тех, которые я получил бы за участие в записи. Из придуманных мною заглавий, помимо «Мальстрем-свинга», вам, возможно, знакомы: «Ветер с гор», «Дикая вишня», «Шалая вода», «Тропинка к роднику» и «Уплываю к Плеядам»; я также сочинил вариации на тему Бикса – подобрал на своем пианино и назвал «Любовь в тумане».

«Тропинка к роднику»! Этим удивительным способом я заработал достаточно, чтобы нам, при наших запросах, хватило на два-три года, и жену немного обеспечил на случай, если меня в конце концов возьмут в армию. И вот чем бывал я занят, когда шел с канистрой по этой тропе, – словно нищий священник, что, мерно шагая в сумерках под сводами величавого собора, перебирает четки, бормочет «Отче наш», а самого обуревают мысли совсем посторонние. О, эта тропинка к роднику! «В душе я, должно быть, очень скромный человек, – думалось мне, – если черпаю творческое наслаждение из такого простого источника; и как бы мне всего не испортить, возгордись своей скромностью».

Та первая зима в Эридане была трудна для нас во многих отношениях; наша первобытная жизнь на берегу (в летнюю, теплую пору такая несложная) ежедневно ставила перед нами, горожанами, проблемы, разрешить которые мы были не способны и, однако же, всегда как-то их разрешали, находя в себе столько силы, выносливости, такие дела совершая, что только диву даешься. И все-таки, оглядываясь на то время, я вспоминаю много высокого счастья.

V