Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

Однажды утром – я тогда еще не впал у него в немилость – он позвонил мне и пригласил отужинать с его друзьями. «Небольшая вечеринка в тесном кругу – будет всего шесть человек. Собираемся в честь Монти Клифта. Видел его новую картину – “Красная река”?» Оказалось, он знает Клифта уже очень давно, с тех самых пор, когда актера – молодого и зеленого – взяла под крыло чета Лантов. В общем, я спросил Монти, кого бы он хотел видеть на вечеринке, и он сказал, что всегда мечтал познакомиться с Дороти Паркер. «Не дай боже, – подумал я, – Дотти стала такой алкашкой – в любой момент может рухнуть лицом в суп». И все-таки ей позвонил, и она сказала, что с радостью пришла бы, ведь она в жизни не видела таких красавцев, как Монти: «Да только я не могу, потому что обещала в этот вечер поужинать с Таллулой. А ты знаешь Таллулу: она меня зарежет, если я попробую отвертеться». Тогда я говорю: «Дотти, не беспокойся, я позвоню Таллуле и приглашу ее к нам на ужин». Так и вышло. Таллула сказала: «Приеду с удовольствием, д-д-дорогуша, только вот что: я уже пригласила Эстель Уинвуд, можно взять ее с собой?».

Ничего себе затея – собрать за одним столом трех этих грозных дам: Таллулу Бэнкхед, Дороти Паркер и Эстель Уинвуд! Боти пригласил гостей к семи тридцати, выделив часик на коктейли перед ужином, который приготовил сам: сенегальский суп, запеканка, салат, сырное ассорти и лимонное суфле. Я приехал пораньше, чтобы помочь с приготовлениями, но Боти – нарядный, в оливковом бархатном жакете – уже все сделал и был совершенно спокоен, оставалось только свечи зажечь.

Хозяин смешал для нас свой фирменный «мартини» – ледяной джин с капелькой перно.

– Без вермута. Лишь легкая нота перно. Этому старому фокусу меня научил Вирджил Томпсон.

Второй коктейль мы допили к восьми вечера – остальные гости к тому времени опаздывали уже больше, чем на час. Ладно скроенное самообладание Боти начало трещать по швам: он принялся грызть ногти, что абсолютно ему не свойственно. В девять он не выдержал: «Господи, что я наделал! Ничего не знаю про Эстель, но остальные – отъявленные пьянчуги. Я пригласил на ужин трех алкашек! Ладно бы одну, но трех! Они никогда не придут».

В дверь позвонили.

– Д-д-дорогуша! – воскликнула мисс Бэнкхед, извиваясь под норковой шубой цвета ее волнистых локонов. – Прости, ради бога. Это все таксист виноват! Перепутал адреса и привез нас к какому-то жуткому многоквартирному дому на Вест-сайде.

Мисс Паркер вставила:

– Бенджамин Кац. Так его звали. Таксиста.

– Ошибаешься, Дотти, – поправила ее мисс Уинвуд, пока дамы снимали пальто и шли следом за Боти в темную викторианскую гостиную, где в мраморном камине жизнерадостно потрескивали поленья. – Его звали Кевин О’Лири. Беднягу сморил ирландский вирус. Поэтому он и не знал, куда ехать.

– Ирландский вирус? – не поняла мисс Бэнкхед.

– Налакался, милочка, – ответила мисс Уинвуд.

– Ах, налакался, – вздохнула мисс Паркер. – Вот бы и мне налакаться!

Вообще-то наливать старушке уже не стоило – судя по ее неверной походке.

Мисс Бэнкхед распорядилась:

– Бурбон с водой. И бурбона не жалеть!

Мисс Паркер было сослалась на некий crise de foie[48], но потом все же сказала:

– Ладно, выпью бокал вина.

Мисс Бэнкхед, приметив меня у камина, тут же метнулась в мою сторону; она была невысокого роста, однако из-за раскатистого голоса и несокрушимой внутренней силы казалась амазонкой.

– Итак, – молвила она, часто моргая близорукими глазками, – это и есть мистер Клифт, наша новая звезда?

Я сказал, что меня зовут П. Б. Джонс.

– Я никто, просто друг мистера Ботрайта.

– Уж не очередной ли «племянничек»?

– Нет. Я писатель… пытаюсь им стать.

– У Боти столько племянничков. Где он их только берет! Черт подери, Боти, долго мне ждать бурбон?

Пока гости устраивались на хозяйских диванчиках, набитых конским волосом, я пришел к заключению, что из трех дам самой поразительной наружностью обладала актриса Эстель Уинвуд (ей тогда было шестьдесят с небольшим). Паркер выглядела как старушонка, которой всякий норовит уступить место в метро – хрупкое, обманчиво беззащитное дитя, которое однажды уснуло и проснулось сорок лет спустя с опухшими глазами, вставной челюстью и стойким перегаром изо рта. А Бэнкхед… Ее голова казалась слишком большой в сравнении с телом, ноги слишком маленькими, а сама она как будто не помещалась в гостиной: ее могучему духу требовалась более просторная аудитория. Но Уинвуд… Уинвуд была созданием редким, экзотическим: тонкая, как змея, прямая, как школьная директриса, она весь вечер не снимала огромной черной соломенной шляпы, широкие поля которой отбрасывали тень на ее горделивое жемчужно-белое лицо и слегка прикрывали (впрочем, не слишком успешно) озорной огонь лавандовых глаз. Как и ее товарки, она непрестанно курила.

Поднеся тлеющий кончик одной сигареты к другой, мисс Бэнкхед объявила:

– Минувшей ночью я видела престранный сон. Как будто я в лондонском «Савое», танцую с Джоком Уитни. Вот красавец так красавец! Большие красные уши, ямочки!..

Мисс Паркер не выдержала: