Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

Настало пять утра, потом шесть; пот струился по нему ручьями, будто его заперли в сауне. В ту ночь он скинул одиннадцать фунтов[72]. Взошло солнце, и наконец белье было достаточно белым. Но мокрым. Если вывесить простыни за окно, это поможет или только привлечет внимание полиции? Наконец ему пришло в голову высушить белье в духовке. Духовка была маленькая, гостиничная, но Дилл все равно запихнул туда простыни и выставил максимальную температуру – четыреста пятьдесят градусов[73]. Они запеклись, да еще как, аж дым пошел – стервец и руку себе обжег, когда пытался их вытащить! На часах восемь утра, времени не оставалось. Пришлось заправить постель мокрым бельем, лечь в нее и молиться. Он в самом деле молился – но вот незадача, захрапел. А очнулся уже в полдень, на письменном столе записка от Клео: «Милый, ты так сладко спал, что я зашла на цыпочках, переоделась и сразу уехала в Гринич. Скорее домой!»

Леди Маттау и Купер демонстративно засобирались.

Миссис Купер сказала:

– Д-д-дорогая, сегодня днем в галерее «Парк Берне» будет ч-чудесный аукцион – продают готические гобелены!

– На кой черт мне готические гобелены? – спросила миссис Маттау.

– Ну, я думала, что их будет недурно брать с собой на пляж и расстилать на песке.

Леди Айна извлекла из сумочки пудреницу «Булгари» – покрытая белой эмалью и бриллиантами, она была похожа на снежный кристалл – и принялась пудрить лицо: начала с подбородка, затем перешла к носу и вдруг хлопнула пуховкой прямо по стеклам темных очков.

– Что ты делаешь, Айна? – воскликнул я.

Она выругалась: «Черт! Черт!» – сдернула очки и протерла их салфеткой. Слеза скатилась по ее носу и повисла на ноздре, как капля пота, – прискорбное зрелище. Ее глаза, опухшие и налитые кровью от долгих бессонных рыданий, выглядели не лучше.

– Я еду в Мексику – разводиться.

Никогда бы не подумал, что это обстоятельство может так ее расстроить. Муж Айны был самым выдающимся занудой Англии, притом что за это звание с ним соперничали сильнейшие: граф Дерби и герцог Мальборо, например. Я могу понять, почему она за него вышла: богатый, вполне еще во всеоружии, «меткий стрелок» (за что его любили в охотничьих кругах, этой Валгалле смертной тоски). А Айна… Айне было лет сорок, и она уже сменила несколько мужей после романа с неким Ротшильдом, которого она полностью устраивала в качестве любовницы, но не жены (для кандидатки в жены ей не хватало шика и величия). Словом, друзья Айны очень обрадовались, когда с очередной охоты в Шотландии она вернулась с обручальным колечком на пальце: да, у лорда Кулбирта начисто отсутствовало чувство юмора, он был скучен и набивал оскомину, как прокисший портвейн, хотя в целом партия, безусловно, выгодная.

– Знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказала Айна, роняя слезы. – Если мне присудят добрый кусок его состояния, считай, не зря замуж сходила. Конечно, Кул человек тяжелый – будто с рыцарским доспехом живешь. И все же мне с ним было… спокойно. Впервые я почувствовала, что рядом мужчина, на которого никто не позарится. Кому он нужен? Теперь-то я знаю, Джонси, знаю и тебе расскажу: за богатыми стариками всегда кто-нибудь да охотится. Всегда. – Тут она принялась неудержимо икать. Месье Суле, наблюдавший за нами с безопасного расстояния, недовольно поджал губы. – Я была слишком беззаботна. Слишком ленива. Мне до смерти надоели промозглые выходные в Шотландии, когда вокруг свистят пули и без конца моросит дождь. Муж начал ездить один, а через некоторое время я стала замечать, что за ним везде увязывается Эльда Моррис – исправно тащится на Гебриды стрелять тетеревов, в Югославию – охотиться на кабана, а в прошлом октябре даже в Испанию поехала, на охотничий слет у Франко. Как-то я не придавала этому значения. В конце концов Эльда, хоть и стреляет отлично, – замшелая пятидесятилетняя девственница. До сих пор не могу взять в толк, что Кул забыл в ее ржавых панталонах…

Ее рука потянулась было за шампанским, но по дороге упала на стол – будто пьяница растянулся на тротуаре.