– Две недели назад мы с Кулом летели в Нью-Йорк. Вдруг я почувствовала, что он смотрит на меня каким-то… хм-м-м… змеиным
взглядом. Обычно-то он похож на куриное яйцо. Было девять утра, мы пили омерзительное самолетное шампанское, а когда прикончили первую бутылку, я заметила, что взгляд у него по-прежнему… плотоядный. «Что тебя гложет, Кул?» – говорю. А он мне: «Ничего такого, что нельзя исправить разводом». Какая невообразимая жестокость с его стороны! Так огорошить человека прямо в самолете – мне и не уйти никуда, и не покричать нормально! Гаденыш прекрасно знал, что я боюсь летать, поэтому наглоталась таблеток и шампанского. Словом, скоро я еду в Мексику. – Наконец Айна дотянулась до «Кристала» и вздохнула – с таким печальным звуком по осени опадает листва. – Я из тех женщин, которым обязательно нужен мужчина. Не для секса. То есть я, конечно, люблю это дело, однако вполне могу обойтись – нагулялась в молодости. А вот без мужчины не могу. У таких, как я, нет другого смысла в жизни, другой точки отсчета; даже если у меня с души от него воротит, даже если он бесчувственный жмот, все лучше, чем эта вольная беспризорная жизнь… Свобода, конечно, важна, но и ее бывает слишком много. Я уже не в том возрасте… охота мне осточертела… снова просиживать вечерами в «Элмере» или «Аннабель» с каким-нибудь набриолиненным жирдяем и смотреть, как он накачивается мятными коктейлями? Увольте! Подружки-старушки начнут приглашать меня на свои помпезные званые ужины, а сами думать: ну и с кем я ее посажу? Где взять «подходящего» свободного кавалера для такой стареющей шлюхи, как Айна Кулбирт? Да во всем Нью-Йорке не сыскать мужика мне под стать, как ни старайся – ни в Лондоне таких нет, ни в городе Бьютт, штат Монтана, если уж на то пошло. Одни гомики остались. Вот что я имела в виду, когда сказала принцессе Маргарет, что ее ждет очень одинокая старость, раз она не любит голубых. Только голубые и бывают добры к престарелым светским львицам… Я их обожаю, ей-богу, всегда обожала, просто я пока не готова стать подружкой гомосека на полный рабочий день, лучше уж сама подамся в лесбиянки.Нет, Джонси, это не мой репертуар, но я понимаю, что так манит женщин моего возраста, которые не выносят одиночества, которым как воздух нужны тепло и восхищенные взгляды: у лесбиянок этого добра навалом. Нет ничего благостнее уютного лесбийского гнездышка. Помню, как однажды увидела в Санта-Фе Аниту Хохсбин. Вот я обзавидовалась! Впрочем, я всегда ей завидовала. Мы вместе учились в колледже Сары Лоуренс, только я на первом курсе, а она на последнем. В нее влюблялись все – поголовно! Причем она не была красавицей, даже хорошенькой не была, зато умная, свежая, чистая
– волосы, кожа… Как первый рассвет на Земле. Если бы не родительские деньги и не напористая мать-южанка, которая без конца ее дергала, Анита вышла бы за какого-нибудь археолога и всю жизнь откапывала бы амфоры в Анатолии. Увы, не сложилось – пяток мужей, умственно отсталый ребенок… Она превратилась в развалину, весила девяноста фунтов[74], пережила несколько нервных срывов, и однажды врач отправил ее в Санта-Фе. Ты же в курсе, что это розовая столица Соединенных Штатов? Сан-Франциско для мальчиков, а Санта-Фе – для дочерей Билитис. Наверное, потому что мужеподобным лесбиянкам нравится носить джинсы и сапоги. Есть там одна восхитительная женщина, Меган О’Мигэн. Анита с ней познакомилась и – оп! – сразу все про себя поняла. Оказывается, ей для счастья только и нужно было, что прильнуть к теплым материнским сиськам. Теперь они с Меган живут душа в душу в какой-то безумной глинобитной хижине у подножия горы, и Анита выглядит… почти как в студенческие годы. Глаза у нее такие же ясные. Антураж, конечно, сомнительный: все эти костры, индейские амулеты, индейские коврики, а на кухне две тетки готовят домашние тако с «безупречной» «Маргаритой». Но кто бы что ни говорил, я в таких уютных домах еще не бывала. Повезло Аните!Она подалась вперед, точно дельфин, разбивающий морскую гладь, оттолкнула столик (опрокинув бокал с шампанским), схватила сумочку, бросила: «Сейчас вернусь» – и нетвердой походкой направилась к зеркальной двери уборной «Берега Басков».
Хотя за одним из столиков все еще перешептывались и потягивали напитки священник и мужеубийца, зал опустел, и месье Суле тоже покинул свой пост. У входа стояла только гардеробщица, да несколько официантов нетерпеливо помахивали салфетками. Работники заведения готовились к приходу вечерних посетителей: освежали цветы в вазах и заново накрывали столы. В ресторане царила атмосфера томной усталости – словно перезревшая роза сбрасывала лепестки, – а снаружи меня поджидал померкший нью-йоркский полдень.
Вспоминая Рождество
Вспоминая Рождество
Посвящается Кэтрин Вуд