Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

– У нас с Диллом не было секретов друг от друга… Я с ним два года провстречалась, когда после университета работала в «Харперс базар». Только одну историю он просил меня никому никогда не рассказывать – об этой самой губернаторской жене. А я возьму и расскажу, гадина такая. Наверное, все из-за волшебных пузырьков в моей чарочке… – Подняв бокал, Айна рассматривала меня сквозь солнечные пузырьки игристого. – Господа, на повестке вопрос: зачем образованному, современному, очень богатому еврею с большим членом влюбляться в дебилку-протестантку пятьдесят второго размера, которая душится лавандовой водой и носит туфли без каблуков? Особенно если учесть, что женат он на Клео Диллон, самом красивом создании на планете – за исключением Гарбо десятилетней давности (кстати, я ее вчера видела у Гюнтеров и должна сказать, что постройка имеет несколько удручающий вид – ветер свищет в иссохших стенах этого храма, затерянного где-то в джунглях Ангкор-Вата; увы, такое случается, когда всю жизнь любишь только себя, да и то не слишком).

Диллу сейчас за шестьдесят; женщины по-прежнему падают к его ногам, но все эти долгие годы он мечтал лишь о губернаторской свинке. Уверена, он так и не понял причину своей гиперизвращенной привязанности, а если и понял, то никогда в ней не признается, даже психоаналитику… Ах, что за глупости! Дилл у психоаналитика! Увы, мозгоправы тут бессильны – такие типы, как Дилл, ни с кем не могут разговаривать на равных. Что до губернаторской жены, то она просто-напросто стала для него воплощением всего, в чем он вынужден был себе отказывать, несмотря на богатство и внешность, что было для него, еврея, под запретом: «Ракет-клаб», «Жокей», «Линкс», «Уайтс» – все эти злачные местечки, где он никогда не поиграет за столиком в нарды, все поля для гольфа, где ему никогда не загнать мяч в лунку, Эверглейдс и Семиноле, Мейдстоун, школы святых Павла, Марка и прочие благочестивые новоанглийские заведеньица, куда его сыновьям путь заказан. Признается он себе в этом или нет, губернаторская жена была нужна ему именно потому, что он хотел расквитаться с высокомерной свиноматкой за свою обездоленную жизнь, хотел увидеть, как она визжит, потеет и зовет его папочкой. Впрочем, он всегда соблюдал дистанцию и не проявлял к даме сердца никакого интереса: ждал, когда звезды на небе сойдутся подходящим образом. Все произошло случайно. Как-то раз он отправился на званый ужин к Коулзам, а Клео уехала на свадьбу в Бостон. Губернаторскую жену посадили рядом с ним. Она тоже была одна, губернатор вел где-то очередную предвыборную кампанию. Дилл блистал, сыпал шутками; она просто сидела, равнодушно поглядывая на него свиными глазками, и ничуть не удивилась, когда он потерся ногой о ее ногу. А потом разрешила проводить себя домой: кивнула весьма решительно, из чего Дилл заключил, что возлюбленная готова принять любое его предложение.

В ту пору Дилл и Клео жили в Гриниче; свой таунхаус на Ривервью-террас они продали и временно поселились в небольших апартаментах в «Пьере», там была только гостиная и спальня. Уже в машине Дилл предложил заехать к нему и выпить по рюмочке на сон грядущий: он, дескать, хочет показать недавно купленную картину Боннара и услышать ее мнение. Этой идиотке, конечно, было что сказать – не зря ведь ее муж состоял в совете директоров Музея современного искусства! Когда она взглянула на картину, Дилл предложил ей выпить – она попросила бренди и, сев в кресло напротив, стала неспешно его потягивать. Между ними ничего не происходило, только свинка вдруг стала невероятно болтлива: рассказывала о лошадиной выставке в Саратоге, о напряженной игре в гольф с Доком Холденом в Лифорд Кее, о том, как она проигралась в бридж Джоан Пейсон и скорбит по своему любимому стоматологу, у которого она лечилась с детства, а теперь, после его смерти, ума не приложит, что же делать с зубами. Так она трепала языком почти до двух ночи. Дилл все поглядывал на часы – не только потому, что устал, но и потому, что жена должна была вернуться из Бостона рано утром: Клео сообщила, что успеет застать его дома до ухода на работу. И вот, когда дама сердца разглагольствовала о пульпите и чистке каналов, Дилл не удержался и спросил: «Прости, дорогая, ты хочешь трахнуться или нет?» Надо отдать должное аристократам: даже у самых тупых есть понятие о достоинстве. Она пожала плечами и сказала: «Пожалуй», – словно беседуя с продавщицей в шляпном магазине. Сдалась под непрошибаемым еврейским натиском.