Услышать тебя...

— Как эта фирма называется, я забыла? — спросила Лиля.

— «Голанд-Голанд»,— сказал Николай Борисо­вич. — Я это ружье взял во дворце Хорти.

Бросив на Сергея торжествующий взгляд, Витя при­бавил:

— А всего у папы четыре ружья. И все дорогие. Папа, ты обещал мне одно подарить.

— Ты ведь не охотник, — улыбнулся Николай Бори­сович.

— Я сегодня из «воздушки» в винограднике трех во­робьев застрелил, — похвастался Витя.

Сергею стало скучно. Ему уже надоели эти разгово­ры про «нашего папу, который самый умный, самый доб­рый, самый-самый...». Никто никогда не возражал Земельскому, а когда он говорил, все смотрели ему в рот. А говорил Николай Борисович медленно, будто взвеши­вая каждое слово. И у него уже в привычку вошло после каждой фразы окидывать орлиным оком свое семейство. Поначалу Сергею казалось, что все они нарочно подда­кивают ему, как это иногда делают, чтобы ублажить нервного, капризного ребенка. Однако, присмотревшись, он понял, что и Лиля, и Капитолина Даниловна, и Витя совершенно искренне считают главу семейства ораку­лом, изрекающим только мудрые истины. Особой мудро­сти в этих истинах Сергей пока не обнаружил. Скорее, это были прописные истины, но у домочадцев они вызы­вали тихий восторг и благоговение. 

Дома Николай Борисович держался ровно, никогда не повышал голоса. Этого, правда, и не требовалось: все его слова ловили на лету. Всякий раз вечером начина­лось обсуждение: что Николай Борисович любит, а что не любит. Случалось, Лиля звонила ему на работу и спрашивала, что сегодня приготовить на обед. Дыни в Андижане были удивительно вкусные и душистые, но та дыня, которую приносил Николай Борисович, была ка­кой-то особенной. «Потрясающая дыня», «Чудо-дыня!», «Папа, ты волшебник! Я никогда такую дыню не смогла бы выбрать!» — раздавались восторженные голоса.

Сергей как-то сказал Лиле, что уж слишком они мно­го дифирамбов поют своему любимому папочке. Лиля обиделась.

— Папа для нас делает все, — сказала она. — Разве могла бы я закончить университет без его помощи? Твои пятьсот рублей — это мизерная сумма по сравнению с тем, что давал мне отец. Ты посмотри, у нас в доме все есть. И опять же благодаря папе. Я удивляюсь тебе: что бы папа ни сделал, ты никогда не скажешь доброго сло­ва. Сидишь как бирюк. Поверь, если он почувствует, что ты его уважаешь, он ничего для нас с тобой не пожа­леет. Кстати, ты видел чешский хрусталь в гостиной? Мама согласна нам его отдать, дело за папой. Серёжа, будь к нему повнимательнее! Пожилой человек, ну что тебе стоит лишний раз сказать ему что-нибудь прият­ное?

На это Сергей С раздражением ответил, что четвер­той скрипкой в их слаженном оркестре он никогда не будет. Не может он лукавить даже ради чешского хрусталя!

Сергей уже отчаянно зевал и подумывал о том, как бы выбраться из-за стола, но тут его насторожили по­следние слова хозяина дома.

— Лиля мне прислала несколько твоих фельето­нов, — говорил он. — Хлестко написаны, ничего не ска­жешь! Ну и что, этих людей сняли с работы? Начальника ремстройконторы?

— Сидорова? — вспомнил фамилию Сергей. — Сняли. И по партийной линии влепили строгача.

— Печать — это великое дело, — солидно заметил Николай Борисович, прищурив глаз.

— Подумаешь, начальник ремстройконторы, — ска­зала Лиля. — После одного Серёжиного фельетона — его напечатали в центральной прессе — сняли с работы управляющего трестом леспромхозов.

— Вот даже как? — удивился Николай Борисович. Один глаз его — искусственный — не мигая, смотрел пря­мо, а второй — прищуренный — ощупывал Сергея.

Наверное, надо было что-то сказать, потому что все с интересом уставились на него. Даже порозовевший Витя, на голове которого, будто по волшебству, появи­лись узбекская тюбетейка, Помнится, когда садились за стол, ее не было. Но тут Сергея заинтересовало другое: смирно сидевший на ветке богомол вдруг сделал стреми­тельный рывок и схватил с другого листа большую ноч­ную бабочку. До сей поры сложенные будто для молитвы передние ножки яростно заработали, терзая зазубрина­ми и заталкивая в широко распахнутый рот трепещу­щую добычу. Лист задрожал, и богомол вместе с бабоч­кой перебрался на ветку. Он и на ходу шевелил челюстя­ми и пилил жертву своими зазубринами.

— Маленький, а какую бабочку сцапал! — поразился Сергей.

— Какую бабочку? — удивился Николай Борисович. Капитолина Даниловна, Лиля и Витя в тюбетейке — все разом взглянули на Сергея. У Вити округлились глаза и даже рот приоткрылся.

— Сняли, сняли, — улыбнулся Сергей. — И управ­ляющего трестом сняли. Если факты подтверждаются, то всегда после серьезных фельетонов кого-то снимают с работы, кому-то дают нахлобучку.

— Не понимаю, — пожала плечами Лиля. — При чем тут бабочка?

Сергею не захотелось портить аппетит богомолу, привлекая к нему всеобщее внимание, и он промолчал. После некоторой паузы Николай Борисович негромко кашлянул и сказал:

— Я тебе тут подброшу материал, а ты напиши в «Андижанскую правду» фельетончик.

— А что за материал? — поинтересовался Сергей.