Сергей сидел в столовой и без всякого аппетита ковырял вилкой жареную треску с картошкой. Аппетит у него пропал от разговоров за соседним столом. Трое мужчин, судя по всему рабочие молокозавода, громко обсуждали случай самоубийства, происшедший два дня назад. Их общий знакомый выпил пол-литра, пришел домой и повесился на спинке своей кровати. Больше всего сидящих за соседним столом занимало, как он ухитрился лежа повеситься. Один говорил, что тут что-то не так, второй утверждал, что такое вполне возможно, потому что у человека на шее расположена сонная артерия и стоит ее слегка прижать, как человек теряет сознание. В качестве примера рассказал, что где-то, не то в Китае, не то в Индии, до сих пор в деревнях удаляют зубы так: зубодёр усаживает на стул клиента, неожиданно хватает его за горло, нажимает на сонную артерию и у потерявшего сознание человека спокойно вырывает зуб, а затем приводит в чувство.
Что по этому поводу сказал третий собеседник, Сергей не услышал, потому что, отодвинув недоеденную треску, задумался.
Это случилось во время войны. Ему тогда было десять лет. Вокруг поселка, где он жил в старом доме с бабушкой, два года гремела война. Летними вечерами над сосновым бором полыхало зарево и доносилась далекая канонада. Иногда Сергей просыпался ночью от негромкого угрожающего рокота моторов. Лежал и думал: пронесет или нет? А это очень неприятно—лежать ночью на кровати и прислушиваться к гулу вражеских самолетов. Никто не знает, куда упадет бомба. Что делать: бежать куда-нибудь или, наоборот, тихо и покорно ждать, когда самолет улетит? Но самолеты не всегда улетали. Вдруг становилось светло, как днём. Правда, свет был неестественным. Будто с неба луна спустилась и облила поселок своим неживым, мертвенно-голубоватым светом. Это бомбардировщик сбросил на парашюте осветительную ракету. И если на станции стоял эшелон, дожидаясь встречного, то самолет пикировал и бомбил. Сколько раз в их доме вылетали рамы, раздирая черный светомаскировочный щит.
Много смертей тогда увидел он. А когда кругом много смертей, перестаешь ценить и собственную жизнь. Сколько мальчишек погибло или осталось на всю жизнь калеками только из-за того, что хотелось выглядеть перед своими приятелями храбрецами. Кто гранатой подорвался, не умея с ней обращаться, кто погиб, ковыряя неразорвавшийся снаряд, кто разбился, прыгая на полном ходу с поезда. Война не щадила никого: ни взрослых, ни детей.
Ночью над посёлком долго кружил немецкий бомбардировщик. Что-то вынюхивал. Потом сбросил у Ладыженского моста — в километре от станции — несколько тяжёлых фугасок и улетел. Утром Сергей с приятелями первым делом побежал к мосту. Мост оказался целым, и даже железнодорожное полотно не повредило. Бомбы упали метрах в пятнадцати от пути. Огромные круглые воронки уже наполнились водой. Из мутной глинистой жижи выскакивали вонючие зелёные пузыри. Одни деревья будто отшатнулись от воронки, другие были срезаны воздушной волной до половины. На перепутанных телефонных проводах покачивалась аккуратно срезанная макушка молодой сосенки.
Кто-то из мальчишек обнаружил неразорвавшуюся бомбу. Черным боровом лежала она в траве, чуть-чуть зарывшись носом в землю. Очевидно, бомба скользнула по высокому травянистому откосу и не взорвалась. Мальчишки сгрудились вокруг бомбы. Женька Громов — сосед Сергея — первым услышал негромкое тиканье.
— Тикает! — заорал он и сиганул в сторону.
Вслед за ним бросились и остальные. Отдышавшись за висячим железнодорожным мостом, стали обвинять друг друга в трусости. Колька сказал, что Сергей чуть было его с ног не сшиб, так резво улепетывал. И еще сказал, что сам видел, как Сергей весь затрясся и побелел. Этого не надо было говорить. Ребята, жившие в прифронтовой зоне и не раз побывавшие под бомбежкой, были крещены огнём, и обвинять кого-либо из них в трусости значило нанести тягчайшее оскорбление. А Сергей ко всему прочему был еще заводилой среди поселковых ребят. Драться он с Колькой не стал — это бы ничего не изменило, — а предложил вот что: сейчас они вдвоем пойдут к бомбе и усядутся на нее, а ребята пусть считают до ста. Кто первый не выдержит и соскочит с бомбы, тот и есть настоящий трус.
Колька сгоряча согласился, и они отправились к бомбе. Ребята залегли на безопасном расстоянии и стали смотреть, что будет.