Услышать тебя...

— Ты думаешь, здесь курорт? У меня дел всяких полно. Кроме этого озера, ещё десяток водоёмов. На мно­гих ещё и не был. И потом, не хуже химика вожусь с про­бирками, термометрами, потрошу рыбьи желудки, мечу щук, каждый месяц измеряю и взвешиваю мальков.

— А браконьеры? Поймал хоть одного?

— Да как тебе сказать, — улыбнулся Сергей, вспом­нив Лизу. — Поймал одного матерого и... отпустил!

— Чем взятки берёшь: водкой или рыбой?

— Не дают, понимаешь.

Николай отделил кап от ствола и стал внимательно разглядывать. Сейчас этот светло-серый бугорчатый на­рост не представлял ничего интересного. К нему надо приложить такие искусные руки, как у Николая Бутрехина. Трудно поверить, что из этого уродливого нароста по­лучится изящная, тщательно отполированная пепельница или вазочка для цветов.

— Когда у твоей Лены день рождения? — спросил Николай, пряча кап в сетку, которую всегда таскал с со­бой. — Я ей вазу вырежу.

— У моей... — усмехнулся Сергей. — У меня сейчас такое ощущение, что все от меня отвернулись, кроме тебя и Дружка.

Услышав своё имя, пес подошел к Сергею и посмо­трел в глаза, но, видя, что от него ничего не требуется, снова принялся обнюхивать мох вокруг старой ели. Ино­гда он нагибал остромордую голову и прислушивался. Висячее ухо оттопыривалось и розово просвечивало на солнце. Николай испытующе посмотрел на Сергея и, помол­чав, уронил:

— Дичаешь, мой друг!

Облюбовав на опушке бора солнечную полянку, улег­лись на мягкий зелёный мох. Большой рыжий слепень, покружившись возле них, атаковал Дружка. Пес вьюном закрутился на месте, защелкал зубами, стараясь схватить назойливое насекомое. Несколько раз резко прокричав, совсем рядом вверх-вниз, вверх-вниз пролетела сорока. Синицы, суетившиеся на полянке, с криками взмыли вверх и скрылись в листве.

— Да, как ты узнал, что я здесь? — поинтересовался Сергей.

— Мне одна прелестная девушка по секрету сказала.

— Машенька?

— Вы только подумайте, люди добрые! — возмутился Николай. — У них в редакции расцвела прекрасная роза, а этот бирюк даже не знает!

— Ну тебя к черту! — отмахнулся Сергей. Ему сей­час было не до шуток. Опять нахлынула тоска. И на этот раз причиной была Лена.

— Ты же сам когда-то снимал ее для газеты. Дев­чонка на дереве.

— А-а, Наташка... — протянул Сергей. — Какая же она роза? Так, полевая ромашка.

— Ни черта ты тогда в девушках не разбираешься, — сказал Николай. — Я с ней пять минут потолковал и чуть не влюбился.

— Длинная оглобля! — усмехнулся Сергей. — И еще злюка.

— А к нашему брату нельзя быть доброй. Кстати, эта злюка просила передать тебе газету с очерком о по­гибшем трактористе. Она у меня в рюкзаке.

«Напечатали всё-таки, — вяло подумал Сергей. — Не иначе, Козодоев нажал на Лобанова.»

— И ещё она просила передать тебе привет, — про­должал Николай. — И глаза у неё при этом были такие мечтательные, что я тебе позавидовал.

— Я её вот с таких лет знаю, — показал Сергей. — Девчонка как девчонка.

— У нее чудесная фигура, длинные ноги, красивые глаза, волосы. А то, что худая, так это сейчас модно. Европейский стиль! Да и не такая уж она худая, скорее изящная, стройная.

— Ишь прорвало! — покосился на него Сергей. — Возьми и женись.

— За меня не пойдет, — вздохнул Николай. — Я, по­нимаешь, попытался заикнуться насчет встречи и так да­лее, так она меня таким взглядом наградила, что я чуть язык не проглотил.

— Ещё хорошо, что чернилами не облила, — усмех­нулся Сергей. — Она может.

— Славная девчонка, — мечтательно глядя в небо, сказал Николай.

— Послушай, Колька, — думая о другом, спросил Сергей. — Ты никогда не задумывался над смыслом жиз­ни? Ну вот, зачем ты живешь? Во имя чего копья ло­маешь, воюя со всяким дерьмом? Что после себя оста­вишь? Да и нужно ли это будет кому?

— Это звучит: «подумать над смыслом жизни» — насмешливо сказал Николай. — Ну и в чём он, этот... смысл? Великие философы всего мира с древности до сих пор ломают свои мудрые головы над этим вопросом. Мо­жет, тебе удалось?

— Пока нет, — не обращая внимания на его ирониче­ский тон, ответил Сергей. — Видишь ли, я не ставлю перед собой философских проблем мироздания. И не со­бираюсь мир удивлять. Мне бы впору разобраться в себе самом. Какого чёрта я живу на белом свете?

 — Ну-ну, разбирайся, — другим тоном сказал Ни­колай. — Ковыряйся в себе, анализируй, пока не надоест, а у меня для этого нет времени. Восемь часов мы спим, восемь —работаем, да что там восемь! И после работы ещё три-четыре часа или думаешь о ней, или по инерции что-то делаешь, связанное с работой. А на всё осталь­ное, так сказать, разное — остается часа четыре. Вот и рассчитывай, друг, в чем смысл жизни? Для лентяя — во сне, удовольствиях, жратве, для творческого челове­ка — в работе, а для матёрого обывателя — в так назы­ваемом разном: пустяках, мелочах; его принцип: день и ночь — сутки прочь.

— Здорово ты все объяснил, — сказал Сергей, — хотя и вульгарно.

— Прости старик, я ведь не философ!