Усмешка тьмы

– Ты не такой уж мастер слова, как думаешь. Неудивительно, что ты потерял работу.

– Зато ты потерял… – я набираю воздуха, чтобы сказать ему все в лицо – разве не так поступил бы Табби со столь жалкой жертвой? Предвкушение расправы распаляет меня изнутри, хоть я и отдаю себе отчет в том, что аудитория будет менее благодарна, чем мне хотелось бы. Возможно, мне удастся улучить момент позже, и я сдерживаю слова, пока что ограничиваясь лишь недоброй улыбкой.

– Мы готовы, Саймон, – объявляет Марк.

Следуя за ними, я слышу поспешный шепот и щелчок. Они выключили свет в соседней комнате, и меня обуревает совершенно необъяснимое желание выйти из дома и бежать куда глаза глядят. Когда Марк хихикает за дверью, холодок от металлической дверной ручки поднимается по моей руке и взбадривает меня с головы до ног. Я должен наконец взять себя в руки после всех своих потрясений – как я могу сейчас разочаровать семилетнего ребенка и его мать, которую люблю? Да, открывая дверь, я однозначно испытываю страх – хотя бы от того, что могу пришибить кого-нибудь дверью в такой темени. Да и сами силуэты гостей, снующих во мраке подобно растревоженным тараканам, не прибавляют мне душевного спокойствия.

В комнате, впрочем, не так уж и темно. Свет мерцает внутри, словно работает старый кинопроектор. Лица гостей парят над длинным столом. Когда я полностью открываю дверь, тусклое свечение слабеет, приглушается. Рыжие волосы Биб становятся чернично-синими, веснушки превращаются в оспины. Натали и сына тени предательски старят, превращая ее в подобие Уоррена, а Марка – в маленькую копию Николаса.

И все они начинают петь «С днем рожденья тебя» так громко, что мне даже приходит в голову, что где-то там, в темноте, припрятан небольшой хор, вызванный на подмогу. Свечи на пироге в центре стола вспыхивают. Улыбчивые лица будто бы раздуваются навстречу мне – и еще одно, чужое лицо встает перед моими глазами. Никто из присутствующих не напоминает его – ни молодящийся Колин, ни рыхлый Джо, ни бородатый Кирк, никто из них, даже если зыбкость их черт в пляске свечного огня и располагает к метаморфозам, не похож на Табби. Но, закрывая глаза, чтобы положить конец любому, даже надуманному сходству, я понимаю, что от Табби никуда не деться – его лик каиновой печатью отпечатался на изнанке век, в коре моего мозга: довольная рожа объевшегося паразита.

– Задуй все свечи! – восторженно голосит Марк. – Или нам всем не повезет!

Наверное, меня должен тронуть тот факт, что он так крепко связал свою – и мамину – удачу с моей, явно не заслуживающей особого доверия. Я пытаюсь нашарить выключатель, приоткрыв глаза, но чья-то темная ручища – всего лишь тень, моя собственная тень, – взялась за него раньше.

– Я включу свет, хорошо? – информирую я всех в комнате.

– Тогда вся атмосфера пропадет! – жалуется Марк, но я уже щелкаю кнопкой.

Свет заливает комнату, и я жмурюсь. Все улыбаются. Биб идет ко мне с ножом – он, понятное дело, предназначен для разделки пирога, а не меня. Когда она кладет его на стол, лезвие вспыхивает, ловя отблеск от пламени свечей, наводя на мысль о каком-то нечестивом колдовском ритуале.

Я вдыхаю – в рот заползает дурман плавящегося воска – и собираюсь задуть свечи, но воздух вдруг застревает в горле.

Лицо под свечами. На торте.

Пышущий злой веселостью клоунский лик.

Неосознанно я хватаюсь за запястье и начинаю скрести его. Марк сразу подхватывает мой жест, и я прихожу в себя. Выдох запоздало покидает мои легкие, и огоньки на свечках превращаются в закрученные дымовые спиральки.

– Хорошая работа! – голосом воспитательницы в детском саду хвалит Биб. – Первый кусочек – по праву твой, Саймон.

Дрожащей рукой я примеряюсь к торту, раздумывая, как изуродовать эту морду на нем. В конце концов я прорезаю клоуну нос и отсекаю ту часть рта, что особенно нагло кривится – умудряясь при этом не зарекомендовать себя жадиной. Кусок я аккуратно переношу на тарелочку – верхнюю из стопки, что высится рядом с горкой конвертов и свертков, предназначенных мне. Я собираюсь разрезать остаток торта, но Биб останавливает меня:

– Поешь, Саймон. Это все для тебя.

– Как на вкус? – спрашивает Марк еще до того, как кусочек достигает моего рта.

Наверное, свечной воск попал в сливки – потому как вкус более чем странный. С трудом сдерживаясь, чтобы не выплюнуть прожеванное – улыбки гостей явно рассчитывают на мое одобрение, я выдавливаю сквозь набитый рот:

– Фыкарно.

Не уверен, что они вообще расслышали, что я сказал. Биб и вовсе хмурится, будто ответ не пришелся ей по душе.

– А почему на нем лицо клоуна, Марк? – спрашиваю я, как можно непринужденнее откладывая тарелку в сторону. – Это же твоя идея?

– Не его, – качает головой Биб. – Вечеринка – его идея.

– Вот как? А на чьей же совести торт?

– Кореш должен знать, что по душе его корешу! – провозглашает Джо.

– Вот как, – боже, ну и вкус. – Что ты туда положил? – ляпаю я, совершенно не думая о том, что прозвучать это может несколько двусмысленно.

– Ничего такого, что тебе не понравилось бы, – разводит он руками.