Усмешка тьмы

– Ли Шевиц! – поправляю я, распаляясь пуще прежнего. – Вы списали с моего счета гребаную кучу денег и отправили все в ИЛУ, издательство Лондонского университета. Можете сказать, с какой стати?

Молчание могло бы служить признанием вины, но тут она говорит:

– Скорее всего, мы получили распоряжение.

– Я его не давал. От кого?

Связь с Тэсс ухудшается – фрагменты тишины перебиваются кусками ее ответа:

– Не похо… чтобы… ыла какая-ниб… ошибка, мистер Л… евиц.

– Вы куда-то пропадете! Ладно, а если я уверен, что ошибка есть, что прикажете делать?

– Ош… ки возмож… ы всегда. Если вы напи… те запрос…

– Пришлю вам по электронной почте – так будет быстрее всего. Ошибка есть, все так, и с ней нужно разобраться прямо сейчас.

– П… жалуй… ставайтесь на лин… пока я свя…

Похоже, она консультируется с кем-то рангом повыше. За последним обрывком ее голоса следует Моцарт в синтезаторной обработке – музыка, веселость которой, как по мне, менее чем уместна. Неполадки со связью рвут ее на случайные аккорды, и я отстраняю трубку от уха до тех пор, пока вновь не появляется Тэсс.

– Мы уст… ним непола… с вашим счет… запрос… напиш… завтра.

– Ой, да неужели! – я выдыхаю. – Спасибо за помощь. Напишу завтра, хорошо. – Мы катим по Хаммерсмит, и я возвращаю трубку Биб со словами: – Со связью беда. Или батарея подыхает. Еле-еле уловил, что мне сказали.

Забирая телефон, она всячески избегает прикосновений к моим пальцам.

– В остальном все хорошо, не так ли?

– В общем и целом – да. Вы, правда, говорите так, будто что-то должно быть плохо.

– Охрана часто выдворяет тебя из аэропортов?

– Меня просто провели через таможню без задержки. Я привлек к себе внимание только потому, что обработчик повредил мой багаж. Они решили на всякий случай просмотреть мои вещи.

– Мы ждали несколько часов по просьбе Натали, – еще более обвиняющим тоном Биб спрашивает: – Что они сказали тебе?

– Что-то про плохо налаженную работу аэропорта. Ничего такого, что касалось бы непосредственно меня.

– Ты у нас, похоже, самый белый и пушистый, – бормочет Уоррен.

– Мы подумали, что тебя задержали потому, что ты пытался протащить через границу что-то запрещенное, – говорит Биб, внимательно ловя мой взгляд в зеркале заднего вида.

– Запрещенное?

– Наркотики, к примеру. Нам известно, что ты был в Амстердаме.

– Я там оказался случайно.

– Белый и пушистый, – покачивая головой, повторяет Уоррен. – Просто тебя куда-то постоянно заносит, и ты не можешь предугадать, что произойдет, когда ты там оказываешься.

– Это меня заносит? – возражаю я, хотя с оглядкой на недавнюю ситуацию его слова попадают точно в цель. – Вы что, всерьез думаете, что я настолько глуп, что потащу дурь из Амстердама в Лондон?

Супруги Хэллоран хранят молчание до самого угла Гайд-парка. Они чем-то озабочены. Я тоже в раздумьях, оглядываю свежие скудные заносы – разве кому-то могло прийти в голову закрыть из-за такой ерунды аэропорт? Когда мы проезжаем Пикадилли, я собираюсь задать вопрос вслух, но Уоррен преподносит очередной сюрприз:

– Что еще ты собираешься от нас утаить?

– А что еще у вас на меня есть? – парирую я.

На этот раз пауза длится до самой Трафальгарской площади, с которой в бесцветное небо с бесцветной земли взмывают столь же бесцветные стайки голубей.

– Как ты попал в Голливуд? – вдруг продолжает допрос Уоррен.

– Ну, это был не совсем Голливуд. Это…

– Мы знаем, – обрывает меня Биб, и огни вдоль Стрэнда[11] придают ее очам пронзительный блеск.

– Это был архив фильмов. Весьма полезный. Я привез много идей.

– Может, лучше оставить их при себе.

Я пытаюсь как-то перевести это на человеческий, а Уоррен тем временем продолжает напирать:

– И какое у тебя мнение об этом режиссере?

– Ну, он оказал мне теплый прием.

– Он, — эхом повторяет Биб. – Как ее зовут?

Так вот в чем все дело. Они как-то прознали про пол Вилли.

– Ее зовут Вильгельмина, ну да, – пожимаю я плечами. Флит-стрит встречает нас ансамблем газетных киосков, и мне потихоньку начинает казаться, что я под следствием. – Вильгельмина Харт.

– Итак, ее зовут Вильгельмина Харт, – загибает Биб пальцы, – ты не признался в этом сразу и пробыл у нее неделю.

– Мне нужно было все узнать у нее. Взять интервью. Да и не неделю же я там был!

– Почти неделю, если точность так для тебя важна, – фыркает она. Яркий купол Святого Павла проплывает мимо, напоминая мне цирковую палатку. Машина быстро мчит вдоль Кэннон-стрит, будто подстраиваясь под нетерпеливый голос Уоррена:

– Ну так и что?

– Что – и что? – слышу я собственный голос. – Если вы знали, что она – это она, то на кой сейчас допытываетесь? – звучит так, будто я ухожу в глубокую оборону, и я спешно добавляю: – Забудьте. Все, что вам нужно об этом знать – я и сам не догадывался, что Вилли – это она, а не он.

– Что-то у тебя явно не то с картиной мира, – говорит Уоррен. – Наверное, ты слишком много времени проводишь за компьютером.

– Я вам вот про что толкую: я не знал об этом до тех пор, пока своими глазами ее не увидел. Это же Интернет, опомнитесь. Никогда не знаешь, кто там, по ту сторону экрана.