Да, долго ему, Флаухеру, пришлось ждать, прежде чем он разделался с Крюгером. До тех пор, — увы, отрицать это невозможно, — пока Отто Кленк не дал ему в руки оружие против этого Крюгера. Флаухеру необычайно живо вспомнился тот знаменательный час. Это произошло в такой же, как сегодня вечер, здесь, в «Тирольском кабачке», за тем вон столиком, наискосок, под большим, выжженным на стене пятном, которое писатель Маттеи истолковывал так непристойно. Тогда, сидя на этом самом месте, Отто Кленк, с трудом умеряя свой мощный бас, вначале намеками, в своей обычной, насмешливой, интригующей манере, а затем совершенно недвусмысленно, преподнес ему «дело Крюгера», ниспосланное богом дело о лжесвидетельстве, которое давало возможность немедленно отстранить этого Крюгера от должности, а теперь, прибегнув к судебному процессу, раз и навсегда обезвредить. То был великий день: он готов был даже простить Кленку его спесивое высокомерие, — такую радость он испытывал от сознания того, что правое дело восторжествовало над неправым.
И вот теперь он, Флаухер, у цели. Завтра начнется процесс. И он, Флаухер, полностью вкусит сладость победы. Он встанет, массивный, внушительный, как те деревенские священники, которых он столько раз видел на амвоне, и зычным голосом возгласит: «Глядите же, вот каковы безбожники! Я, Франц Флаухер, сразу почуял в нем дьявола!»
Он принялся за редьку, уже достаточно пропитавшуюся солью, на каждый ломтик он клал немного масла и заедал его кусочком хлеба. Но ел он механически, не испытывая привычного удовольствия. Да, то приподнятое настроение, в котором он полтора часа назад вышел из дома, исчезло, испарилось в ту самую минуту, когда в ресторане появился Отто Кленк. Внешне корректный, он будто бы не проявляет особого интереса к Флаухеру, но это сплошное притворство, сейчас он с лицемерным дружелюбием выставит его на всеобщее осмеяние.
И, действительно, Флаухер почти тотчас услышал густой бас Кленка.
— Да, кстати, коллега, мне нужно вам кое-что сообщить.
Наверняка это сообщение будет не из самых приятных. Раскатистый бас Кленка звучал спокойно, но в нем угадывалась скрытая издевка. Отто Кленк неторопливо поднялся во весь свой гигантский рост. Флаухер продолжал сидеть, доедая редьку. Но Кленк пригласил его приветливым, дружеским жестом, и Флаухер медленно и неохотно тоже поднялся из-за стола. Стоя у буфета, кельнерша Ценци смотрела на него. Ее расторопная помощница Рези, продолжая болтать с одним из посетителей и одновременно меняя тарелки на другом столике, тоже поглядывала вслед обоим мужчинам, когда они вместе, словно двое заговорщиков, направились в уборную. Флаухера терзали мрачные предчувствия, и вид у него был как в былые студенческие годы, когда его вызывали на дуэль.
В выложенной кафелем уборной министр юстиции поведал министру просвещения и вероисповеданий о беседе своего референта с руководителем крестьянской партии Бихлером. Нет, Бихлер не был в восторге от тактики коллеги Флаухера в связи с процессом. «Осел», — сказал Бихлер, — так вот прямо, без обиняков, и сказал: «осел», референту незачем выдумывать. Кстати и он, Кленк, глубоко убежден, что коллега Флаухер избрал слишком прямолинейную тактику. Но «осел» — это, разумеется, сказано слишком сильно. Все это Отто Кленк выкладывал, даже не пытаясь умерить могучий бас, он орал так громко, что его, конечно, было слышно и за стеной.
Понурый, обмякший, сутулясь сильнее обычного, возвращался министр просвещения и вероисповеданий Флаухер вместе с весело болтавшим Кленком из выложенного кафелем клозета. Так он и знал, не дадут ему вкусить радость победы. Бессмысленно противиться воле самого Бихлера, главы крупных землевладельцев и фактического правителя Баварии. Остается лишь уйти в тень, добровольно отказаться от триумфа. Изгадили ему все, весь этот судебный процесс! Молча, отупело сидел министр Флаухер над остатками редьки; отпихнув ногой тихо скулившую таксу, он угрюмо слушал, как остроты Кленка то и дело вызывали громкий смех у шумного застолья.
Подавленный, раздраженный, возвратился министр просвещения и вероисповеданий Флаухер домой, откуда еще совсем недавно вышел в столь приподнятом настроении: ведь завтра должен был начаться процесс над Крюгером. Уставшая за вечер такса Вальдман, смутно чуя, что ее хозяин чем-то сильно расстроен, тут же забралась в свой угол.
3
Шофер Ратценбергер и баварское искусство