Успех

Почему он обратил внимание на то, что доктор Крюгер с дамой вошли в дом на Катариненштрассе, — спросил председатель, тоже перейдя на диалект, чем сразу завоевал всеобщую симпатию. Ратценбергер ответил, что и он, и все его приятели-шоферы очень даже интересуются этим, потому как господа, которые провожают даму и потом заходят к ней в дом, обычно не только не требуют сдачи, но и щедро дают на чай.

Но как он мог в темноте так хорошо разглядеть обвиняемого, что сейчас безошибочно признал его?

— Помилуйте, — возразил шофер, — да разве можно не запомнить такого человека, как господин доктор?

Взгляды всех присутствующих устремлены на обвиняемого, на его крупное лицо, низко заросший лоб, иссиня-черные волосы, серые глаза под темными, густыми бровями, на большой мясистый нос и резко очерченный рот.

Обвиняемый сидел неподвижно. Доктор Гейер убедил его ни в коем случае не вмешиваться в прения, а предоставить все ему, адвокату. Доктор Гейер с радостью стер бы с его лица и эту высокомерную усмешку, которая определенно не шла ему на пользу и отнюдь не вызывала симпатии.

Адвокат Гейер, худощавый человек с быстрым взглядом голубых глаз за толстыми стеклами очков, редкими светлыми волосами и тонким носом с горбинкой на нервном, выдававшем огромное внутреннее волнение лице, отлично понимал, что председатель суда задает наводящие вопросы, стремясь не поколебать, а лишь укрепить доверие к показаниям свидетеля Ратценбергера. Ему было ясно, что противники предвидели вопрос — может ли шофер через три с половиной года во всех подробностях припомнить, как вел себя пассажир. И тогда доктор Гейер решил атаковать позиции свидетеля с другого фланга. Он весь подобрался и сидел, предельно напряженный, точно автомобиль с уже заведенным мотором, подрагивающий перед тем, как рвануться с места. Лицо его то багровело от прилива крови, то мгновенно бледнело. Вкрадчивым голосом, издалека, не спуская с шофера проницательного взгляда, он начал с самым простодушным видом ворошить сомнительное прошлое свидетеля.

Шофер Ратценбергер часто менял место службы. Потом, во время войны, он долго околачивался в тылу, а когда, наконец, все же попал на передовую, его засыпало при взрыве землей, и вследствие тяжелого ранения он был снова отправлен в тыл. Там он благодаря чьей-то протекции сумел в конце концов демобилизоваться. Потом женился на получившей в ту пору небольшое наследство женщине, которая уже имела от него двух детей, далеко не младенцев. На деньги жены он купил таксомотор. Детей — особенно сына Людвига — он по-своему баловал, явно им во вред, а вот жена неоднократно обращалась в полицию с жалобами на жестокие мужнины побои. Поговаривали и о семейной ссоре, во время которой Франц Ксавер Ратценбергер, уличенный родственниками во лжи, ранил в голову одного из своих братьев. Владельцы и шоферы частных машин неоднократно жаловались на него за то, что он оскорблял их нецензурными словами и угрожал физической расправой. Ратценбергер объяснял эти жалобы кознями владельцев автомобилей, враждебно настроенных, по его словам, к таксистам из-за того, что те лучше водят машину. К тому же со времен войны он-де выходит из себя по малейшему поводу. Однажды даже пытался покончить жизнь самоубийством, а почему, и сам понять не мог. Неподалеку от Мюнхена, на переправе через Изар, он с криком «Адью, чудный край» неожиданно прыгнул с парома в реку, но его вытащили из воды.

Адвокат Гейер выразил недоумение по поводу того, что такому неуравновешенному человеку выдали права на вождение таксомотора. К тому же все знают, что свидетель Ратценбергер часто выпивает.

— Примерно сколько? — вкрадчивым, не слишком приятным голосом задает вопрос доктор Гейер.

— Литра три в день.

— А бывает и больше?

— Иной раз и пять.

— Случалось и шесть?

— Случалось.

А не был ли однажды составлен полицейский протокол о том, что Ратценбергер избил пассажира, когда тот не дал ему на чай? Возможно. Наверно, этот нахал оскорбил его, а оскорблять себя он никому не позволяет. Дал ли ему доктор Крюгер на чай в ту ночь? Как, свидетель этого не помнит? Но ведь именно из-за чаевых он обычно и присматривался к пассажирам, провожавшим женщин домой. (Резкий, звенящий голос адвоката обрушивается на свидетеля, сбивая его с толку.) А не припомнит ли свидетель, возил ли он обвиняемого еще когда-нибудь? Как, и этого он не помнит? Ну, а верно ли, что однажды против него было возбуждено дело, грозившее ему лишением водительских прав?

Доктор Гейер обрушивает на свидетеля град вопросов, и тот все больше теряется. Он все чаще причмокивает, жует рыжеватые, обвислые усы и уже совсем переходит на местный диалект, так что корреспонденты из других городов почти перестают его понимать. И тут вмешивается прокурор. Вопросы, мол, не имеют никакого отношения к делу. Но председатель суда, демонстрируя тем самым свое гуманное отношение к обвиняемому, разрешает защитнику задать еще несколько вопросов.