Успех

Эрих не понимал упорного молчания Иоганны. Он привык к нежным словам или к мольбам, рыданиям, клятвам. Ее невозмутимость казалась ему глупой и оскорбительной. Эрих был разочарован. Он рассчитывал на душевное тепло, на рвущееся из сердца обожание. А эта женщина просто холодная распутница, и получила она от него больше, чем дала. Эрих чувствовал себя так, будто его обсчитали. Он снова закурил, подкрасил губы. Так как, очевидно, ее тупое равнодушие было непробиваемо, он в конце концов сказал, что теперь пойдет в «Гайсгартен», — Людвиг Ратценбергер, должно быть, еще там. Она и не подумала его удерживать. Небрежно простившись, он ушел, насвистывая модный негритянский танец.

И тут Иоганна снова засмеялась. На этот раз свободно и легко. Распахнула окно, чтобы скорее выветрился табачный дым и чуть слышный запах сена и кожи. Хорошо, что все уже позади, навсегда исчерпанное. Она стала под душ, под холодные колкие струйки, то съеживаясь, то распрямляясь. Вода лилась ей на голову, теперь коротко остриженную, это было забавно и с каждой минутой все приятнее. Потом Иоганна вернулась в спальню, прошла мимо газеты со смазанной буквой «е», легла сперва на спину, затем на бок, свернулась калачиком, уснула крепчайшим сном. В ту ночь ей ничего не снилось.

23 Довоенный отец и послевоенный сын

Пиво на столике перед доктором Гейером стало совсем теплое, он почти и не дотронулся до него. Чтобы не обидеть хозяина, с трудом проглотил несколько кусочков свинины: еда не лезла ему в горло.

Он был завален делами, опять втянулся в политику, еле справлялся с бесчисленными процессами, не успевал прочитывать документы, спал не больше шести часов в сутки и все же многие драгоценные вечера просиживал в ресторанчике «Хундскугель». Тощий, нервно сжимая и разжимая тонкие пальцы, сидел он в некрасивой, угловатой позе среди рабочих, профсоюзных функционеров, фанатичных и бесцеремонных литераторов в этом убогом заведении, прокуренном, гудящем от бестолковых споров. На его лице была написана брезгливость, хотя он всеми силами старался ее скрыть.

Стоило двери ресторанчика открыться, как он тотчас оборачивался. В нем тлела слабая, неосознанная надежда, иначе разве стал бы он терять время в таком неприятном окружении. В «Хундскугель» нередко заходили «патриоты», как в «Гайсгартен» — коммунисты, они осыпали друг друга насмешками и задирали до тех пор, пока не начиналась потасовка, в которой можно было отвести душу. Особенно отличался в таких случаях Людвиг Ратценбергер, порою с меланхолическим видом ввязывался в драку популярный боксер Алоис Кутцнер, а за ними — и двое молодчиков северогерманской внешности, некто Эрих Борнхаак и другой, именующий себя фон Дельмайером.

Рожденная этими сведениями слабая надежда и побуждала адвоката вечера напролет упрямо просиживать, скрывая брезгливость, за невкусным пивом и едой, от которой его воротило. И все-таки он растерялся, когда однажды в «Хундскугеле» действительно появились Эрих и Людвиг Ратценбергер. Страхового агента фон Дельмайера с ними на этот раз почему-то не было. Вызывающе элегантный, сидел Эрих в продымленном заведении, на колченогом простом табурете, за некрашеным деревянным столиком. Его осыпали насмешками и угрозами, впрочем, довольно добродушно. Он нагло отвечал, улыбаясь очень красным ртом, явно хотел затеять драку, был в этот вечер настроен особенно воинственно. В последнее время ему опять дьявольски не везло. Взять хотя бы эту Иоганну Крайн — она смахнула его, как грязь с платья. И фон Дельмайера ему не удалось оградить от неприятностей. Каким соловьем он разливался перед Рупертом Кутцнером, внушая тому, что во имя престижа партия должна взять дело фон Дельмайера в свои руки. Фон Дельмайера, действительно, выпустили, но сейчас над ним снова нависла угроза тюрьмы. По настоянию Кутцнера, Гартль освободил фон Дельмайера. Однако Кленк был непреклонен, бушевал, требовал, чтобы все документы доставили к нему домой. Возможно, накануне отставки он решил воспользоваться случаем и показать «патриотам», что покамест все решает он. С минуты на минуту фон Дельмайера могут снова запрятать в тюрьму. Эрих сидел злой как черт, подзуживал Людвига Ратценбергера, и без того рвущегося в бой. Адвокат, у которого сразу пересохло во рту, смотрел на мальчика, не решаясь подойти к нему, зная наперед, что тот наговорит ему дерзостей.

А Эрих, как только увидел адвоката, сразу изменил тактику. До сих пор он подзадоривал Людвига Ратценбергера, и вот теперь, когда страсти накалились, стал его успокаивать. При всем своем боевом пыле молодой шофер повиновался Эриху с непонятной покорностью. Так что долгожданная драка не состоялась. Оба вскоре ушли, отказавшись от первоначального намерения, к глубокому разочарованию большинства завсегдатаев кабачка. Проходя мимо адвоката и слегка поклонившись ему, Эрих на ходу бросил фразу, явно заготовленную заранее:

— Завтра загляну к тебе — надо кое о чем поговорить.