Успех

Он уснул, а она лежала рядом с ним, успокоенная, ничуть не пристыженная. Его красивое, порочное лицо стало во сне совсем детским, с очень красных губ слетало легкое, свежее дыхание. Иоганна думала о том, с каким сознанием собственной правоты поносили бы ее почти все жители этого города, этой страны, да и вообще все ее современники, узнай они, что она спит с подобным молодчиком в то время, как заключенный Мартин Крюгер заперт в тюремной камере. Думала о самоубийстве своей подруги, Фанси де Лукки, о котором узнала из газетной заметки со смазанной буквой «е». Думала о том, как все-таки удивительно, что именно в этот день шалопай стал ее любовником. Как удивительно, что можно в здравом уме и твердой памяти окунуться вот в такую грязь и, в особенности, как удивителен сам человек — это двуногое существо, которое стоит по колено в дерьме, а головой касается небес, которое при пустом брюхе и неутоленной похоти способно лишь на пошлейшие мыслишки об удовлетворении естественных надобностей, а набив брюхо хлебом и утолив похоть, немедленно возносит к облакам утонченные помыслы и чувства. С брезгливой нежностью она загрубелой рукой погладила спящего по голове, еле слышно, почти не разжимая губ, замурлыкала песенку. Он проснулся и доверчиво, чуть нагловато улыбнулся ей.

У него хватило ума и проницательности сразу почувствовать, что своими объятьями он почти не тронул ее сердца. Это его задело. Он пустил в ход нежности — она осталась холодна. Начал сентиментальничать — она рассмеялась. Разозлившись и желая ее уязвить, Эрих спросил, сколько у нее было любовников. Она поглядела на него, как на дурно воспитанного мальчишку, с добродушной, всепонимающей иронией, чем еще больше его разобидела. Тогда он принялся рассказывать о своей жизни, о мелких и крупных, грязных и жестоких мошенничествах. Ничуть не огорчившись, она сказала, что таким его и представляла себе. Он снова стал ее целовать. Иоганна наслаждалась близостью шалопая, отвечала на его ласки. Но и в самые интимные минуты почти не скрывала презрения.

Она продолжала лежать в постели, а он встал, с подчеркнутой вежливостью попросил позволения закурить, начал одеваться, одновременно рассказывая о затее, придуманной им вместе с фон Дельмайером и Людвигом Ратценбергером, отличным парнем, которого он очень любит. Эта затея связана с покойным королем Людвигом Вторым: в Баварии можно добиться чего угодно, пользуясь его именем, как в Северной Германии — именем старого Фрица. Ради успеха этой затеи он жертвует одной добродушной скотинкой. Эрих ходил по комнате, дымил папиросой, одевался. Мода того времени была и неудобна и нелепа. Мужчины обертывали шею пристегнутыми к рубашке крахмальными воротничками — жесткими, ненужными, безобразными, — а в воротнички зачем-то закладывали длинные полосы материи, так называемые галстуки, и с великим трудом завязывали их узлом. Пока Эрих искусно накидывал себе на шею и завязывал эту петлю, рассказывая о том, как они собираются провернуть дельце, касающееся покойного короля, Иоганна внимательно слушала, не спуская с него глаз. Большинство современных условностей, относятся ли они к внешнему поведению людей или к их внутренней жизни, так же непонятны, как обычай душить себя галстуком. К примеру, этот юнец сейчас наверняка думает, что одержал бог весть какую победу, переспав с ней. Он ею обладал. Что за бессмыслица — кем-то обладать. Впрочем, он как будто не так уж уверен в своей победе, иначе не старался бы раздразнить ее идиотскими рассказами о покойном короле. Сколько в мире недоразумений, сколько неразумения! Заключенный Крюгер в тюремной камере. Шалопай Эрих Борнхаак, который прикончил депутата Г., отравил несколько собак, переспал с ней и вот завязывает замысловатым узлом матерчатую полоску, засунутую в крахмальный воротничок. Чемпионка по теннису Фанси де Лукка, сломавшая себе ногу, а потом застрелившаяся. Богатый буржуа Гесрейтер, который одну ночь всем сердцем и всеми чувствами любил ее, а теперь пытается в серии статуэток под названием «Бой быков» найти спасение от мухоморов, длиннобородых гномов и прочих житейских бессмыслиц. И все они сейчас собрались в ее спальне на Штейнсдорфштрассе.

К недоумению и досаде Эриха, Иоганна Крайн вдруг рассмеялась. Рассмеялась не громко, но и не тихо, не зло, но и никак не добродушно. Молодой человек был слишком самонадеян, чтобы принять этот смех на свой счет, но что-то все-таки смутило его, и он спросил, над чем это ей вздумалось смеяться. Ответа не последовало. Иоганна не стала объяснять ему, что смеется над многими мучительными нелепостями, которые придуманы людьми и кажутся им разумными и приятными, — над половой моралью, над войнами и правосудием, а пуще всего над собой и своим удовлетворенным желанием переспать с шалопаем.