Успех

Господин Пфаундлер сказал, что, не считаясь с расходами, поставил обозрение Тюверлена. Как и г-н Поттер, он высокого мнения об этом писателе. Как и г-н Поттер, считает, что Мюнхен должен стать городом туристов, городом, где процветают искусства — другого будущего у Мюнхена нет. Он, Пфаундлер, наделен тонким чутьем. Многие годы он потратил на то, чтобы создать увеселительные зрелища, которые вместе с тем были бы настоящим искусством. Потому и решил поставить обозрение совместно с писателем Тюверленом. К сожалению, публика не очень-то ходит на него, мюнхенцы, видно, еще не доросли до таких вещей. Чтобы возбудить интерес к обозрению у жителей окрестных городков и сел, он организовал передачу по радио сегодня вечером. Мистер Поттер заинтересовался передачей. Включили радио.

Из громкоговорителей понеслись слова диалогов и песенок обозрения «Выше некуда». Шел второй акт; текст и музыка, не подкрепленные действием, звучали довольно глупо. Всем стало как-то совестно перед американцем. Но тот слушал очень внимательно, с живым интересом, просил объяснить, если чего-нибудь не понимал, старался из обрывков воссоздать целое. И вышло так, что этот человек, приплывший из-за океана в страну баварских крестьян, извлек с помощью одного только непредубежденного, здравого смысла из обезображенного, обездушенного, искаженного текста то, что первоначально вложил в него Жак Тюверлен. На него повеяло духом Аристофана. В его восприятии обозрение «Выше некуда» опять стало обозрением «Касперль и классовая борьба».

Пфаундлер не знал, то ли ему радоваться, то ли злиться. Его терзало сомнение — а вдруг спектакль не провалился бы, сохрани он первоначальный замысел Тюверлена? Прекль, сумрачный и напряженный, следил за стараниями американца ухватить суть обозрения и, несмотря на жестокие разногласия с Тюверленом, порою отчетливо и ясно ощущал страстную веру того в человеческий разум.

Но вот началась картина «Бой быков», зазвучал марш, зазвучала легкая вызывающая мелодия. Как в десятках тысяч домов на всем Баварском плоскогорье, так и в роскошной гостиной виллы Рейндля она покорила слушателей, целиком завладела ими. И как под ее воздействием коммунисты становились еще коммунистичнее, «истинные германцы» еще патриотичнее, преступники еще преступнее, фанатики еще фанатичнее, сластолюбцы еще сластолюбивее, так Прекль, слушая ее, еще неудержимее стремился в Москву, г-н Пфаундлер еще горячее клялся себе, что вернет Мюнхену его былой международный престиж города искусств, а Денни Тридцатилетка впервые после обеда вынул трубку изо рта, встал и подошел к громкоговорителю; в эту минуту он был очень смешон — ни дать ни взять, пес с известной рекламы, который прислушивается к голосу хозяина, вылетающему из трубы граммофона. Потом американец во весь рот улыбнулся.

— Я слышал этот мотив в Кремле, во время самых ответственных переговоров. Значит, и он из обозрения Жака Тюверлена?

Каспара Прекля передернуло. Разумеется, он понимал, что люди в Москве не только изучают теорию и применяют ее на практике, но время от времени еще и едят, пьют, спят с женщинами, слушают вот такую обыкновенную музыку, как этот марш тореадоров. И все-таки ему казалось кощунством утверждение, будто переговоры между русским политическим вождем и крупным американским финансистом, жизненно важные для страны марксизма, протекали под звуки столь легкой и вызывающей мелодии.

— Кто там разговаривал с вами? — резко спросил он.

Мамонт снова сунул трубку в рот и спокойно, с любопытством начал разглядывать молодого человека, его худое, скуластое лицо с запавшими, лихорадочно блестевшими глазами.

— Я вас не понял, — сказал он наконец.

— Кто разговаривал с вами? — раздельно и грубо повторил Каспар Прекль.

Американец проронил пять-шесть имен: то были известнейшие люди, особенно почитаемые Каспаром Преклем. Потом, с видимостью беспристрастия, мистер Поттер стал делиться впечатлениями о России. К вящему удивлению молодого инженера, выяснилось, что он не только изучил хозяйственное положение, особенности страны и населения Советской Республики, но и осведомлен в теории. Каспар Прекль даже испугался: неужели на свете существуют люди, которые знают эту теорию и не соглашаются с ней? Денежный пузырь не дурак, он не выдает себя, не высказывается ни за, ни против и все-таки, понимая теорию, ее не принимает. Каспар Прекль страстно напал на него, много раз грубо спрашивал: «Понятно вам?» Кое-чего Мамонт действительно не понимал, но потому лишь, что Прекль говорил на диалекте. Остальные внимательно слушали их спор, и, как ни заразителен был фанатичный пафос Каспара Прекля, сухие доводы, которые небрежно ронял американец, звучали для них убедительней.