Успех

До начала оставалось не меньше получаса, но зал уже был битком набит. Табачный дым густыми клубами окутывал помидорно-красные головы, лица, украшенные щетинистыми усами, серые пивные кружки. Газетчики выкрикивали: «Запрещенный номер «Фатерлендишер анцейгер»!» Власти время от времени запрещали какой-нибудь номер этой газеты, но смотрели сквозь пальцы на то, что их запреты не исполняются. Собравшиеся терпеливо ждали, развлекаясь бранью в адрес правительства за чинимые несправедливости. Например, г-жа Тереза Гаутсенедер на собственной шкуре испытала полную негодность нынешнего режима. Она купила в рассрочку у коммивояжера пылесос марки «Аполлон». Другой коммивояжер продал ей, тоже в рассрочку, но немного дешевле пылесос марки «Триумф», уверив, что договорится с первым коммивояжером и что все будет в порядке. Но, разумеется, и не подумал договориться, так что теперь она должна была платить за оба пылесоса. Г-н Гаутсенедер, целые дни гнувший спину на зендлинговской линолеумной фабрике, заявил, что не собирается выбрасывать четырехмесячное жалованье на ее идиотские прихоти, и вообще она дура дурой, и он попросту с ней разведется. Г-жа Гаутсенедер, со своей стороны, выразила желание броситься в Изар. Дело дошло до суда, началась бесконечная волокита. Адвокаты бубнили о заведомом обмане, о неправомочности жены и прочее. В результате было вынесено невразумительное постановление о мировой, которое никого не удовлетворило, и недовольные существующим строем г-н и г-жа Гаутсенедеры, а также оба коммивояжера вступили в ряды «истинных германцев».

В ожидании прибытия фюрера люди рассказывали друг другу о многих подобных несправедливостях. Все возмущались каждодневным нелепым падением марки, все возлагали ответственность за это на евреев и правительство, все надеялись, что Кутцнер принесет им освобождение. Отставной государственный чиновник Эрзингер был страстным поборником гигиены. В эти жалкие времена поддерживать в чистоте тело и душу, квартиру и одежду стало тяжким делом. Он был человек миролюбивый, законопослушный, почитал власти, даже если их законность была сомнительна. Но когда его жена повесила в уборной вместо привычной туалетной бумаги нарезанные листки газеты, он вышел из себя и стал сторонником Кутцнера. У десятника-строителя Брукнера убили на войне трех сыновей — одного в битве при Сомме, другого — при Эне, третьего — при Изонцо, четвертый пропал без вести в Карпатах. Старик негодовал, а в церкви, вместо утешения, ему долдонили, что господь бог подвергает испытанию своих возлюбленных чад. У Кутцнера десятник Брукнер обрел более действенное утешение. Надворная советница Берадт избавилась наконец от ненавистной жилицы Анны Элизабет Гайдер, поскольку та покончила с собой. Но и сменившие Гайдер жильцы всевозможными способами досаждали ей, шумели, принимали весьма подозрительных знакомых, готовили тайком еду на запрещенных электроприборах. Так что же, прикажете почтенной вдове все это терпеть? Приходилось терпеть. Она не смела избавиться от этого сброда, а кто виноват? Правительство с его безбожным законом о правах квартирантов. Она надеялась, что и в этом деле фюрер наведет порядок. Г-н Иозеф Фейхтингер, учитель луитпольдской гимназии, пересел с трамвая на трамвай не на Штахусе, а на Изарторплац — ему там нужно было кое-что купить. Таким образом он ехал не самым кратчайшим путем, как полагается при пересадочном билете, и за это его оштрафовали. Он сорок два года беспорочно прожил на свете, но при этом правительстве человека штрафуют только за то, что ему нужно купить на Изарторплац две синих тетрадки. Он стал сторонником Кутцнера.

Все гуще становились клубы табачного дыма, все удушливее запах пота, все нестерпимее жара, все расплывчатее серые пивные кружки, все краснее лица. Антиквар Каэтан Лехнер все чаще выхватывал из кармана клетчатый носовой платок. И вот, под сенью знамен, при ликующих кликах толпы, четко шагая в такт гремящему духовому оркестру, задрав голову с безукоризненным пробором, совершил свой выход Руперт Кутцнер.