Успех

Меж тем Руперт Кутцнер продолжал метать громы и молнии. Ему не мешал табачный дым, не мешала духота. Легкие у него были отменные. Неутомимые, как машина, сокровище партии — фюрер ими очень дорожил. На каждом его выступлении обязан был присутствовать придворный актер Конрад Штольцинг. Прошло тридцать лет с тех пор, как он потрясал мюнхенцев в роли Ромео, одного из действующих лиц драматурга Шекспира, в роли Фердинанда фон Вальтера, одного из действующих лиц драматурга Шиллера. Пятнадцать лет назад он перешел на характерные роли, а с недавнего времени занимался только художественным воспитанием молодежи. Счастливый случай свел государственного деятеля Руперта Кутцнера с актером Штольцингом. А разве сто двадцать лет назад прославленный французский вождь не брал уроков у некоего актера по имени Тальма? Конрад Штольцинг вложил в своего великого ученика всю душу. Учил его, как проходить по переполненному ресторанному залу с безразличным видом, с полной естественностью, словно не замечая множества любопытных взглядов, как придавать достоинство походке — для этого ногу надо ставить не на пятку, а на носок. Учил правильному дыханию, учил раскатисто произносить букву «р», чтобы речь была отчетливее. Посвятил его в искусство сочетать изящество с достоинством. Ученик был так способен и усерден, что старик млел от радости. Сколько бы у фюрера ни было дел, он ежедневно занимался с актером. Теперь он уже мог говорить восемь часов, не умолкая, не теряя голоса, не нарушая ни единого правила. Старик с внушительной головой римлянина сидел на каждом его выступлении и следил, как он дышит, как произносит букву «р», как движется, пьет, говорит, сочетает изящество с достоинством.

Сейчас ему абсолютно не к чему было придраться. Несмотря на табачный дым, голос Кутцнера гремел. Все было отлично, все работало. Вопрос о том, как «истинные германцы» разделаются с врагами, задал он, Штольцинг. Старый актер заранее разучил с Кутцнером ответ — и многозначительную паузу, и мечтательную улыбку. Двадцать пять лет назад так улыбался он сам, играя Гамлета, принца датского — одного из действующих лиц драматурга Шекспира. Улыбка работала, она произвела не меньшее впечатление, чем двадцать пять лет назад.

Фюрер произнес эту речь еще в трех больших пивных заведениях: в «Шпатенбрейкеллер», в «Мюнхнер Киндлькеллер» я в «Арцбергеркеллер». Трижды торжественно шествовал он, окруженный ближайшими соратниками, по залам, где клубились пивные испарения и гремели приветствия. Трижды актер обращался к нему с вопросом, и Руперт Кутцнер улыбался, как некогда улыбался Гамлет — Штольцинг на сцене мюнхенского придворного театра. Трижды, указывая на знамена со свастикой, предрекал, что «еще не успеют зацвести деревья», а «истинные германцы» уже пойдут походом на Берлин. «Еще не успеют зацвести деревья!» — грозно, радостно, соблазнительно звенели эти слова в ушах двенадцати тысяч мюнхенцев. «Еще не успеют зацвести деревья!» — врезались они в сердца двенадцати тысяч мюнхенцев.

9 Из истории города Мюнхена

В те годы популярнейшим способом доказательства неправоты политического противника было убийство. В Германии к такому роду доводов чаще всего прибегали правые, владевшие оружием духовной борьбы хуже, чем вожди левых партий.

Особенно горячими поборниками убийства левых в качестве опровержения их аргументации были деятели города Мюнхена. Седьмого ноября, в последний год войны, в Мюнхене произошла революция; вождем восставших был уроженец Берлина, еврей по национальности, известный писатель Курт Эйснер. Этот Эйснер, избранный на пост премьер-министра Баварии, навел порядок в стране и был убит двадцать первого февраля следующего года неким графом Арко, молодым лейтенантом, ревностным читателем клерикальных газет. Случилось это, когда Эйснер направлялся в парламент, собираясь подать в отставку. Солдаты составили пирамидой винтовки, украшенные цветами, и оградили место на каменной мостовой, залитое кровью убитого. Многие плакали. Пятьдесят тысяч мюнхенцев провожали убитого на кладбище. Не прошло и восьми месяцев, как убийца уже стал очень популярен. Сперва его приговорили к смертной казни, потом высшую меру наказания заменили заключением в крепость и послали работать практикантом в поместье неподалеку от Ландсберга. Предоставили в его распоряжение самолет. Прошло еще немного времени — и он стал одним из директоров акционерной компании, субсидируемой правительством.