Успех

Бальтазар Гирль вместе со своей партнершей показал зрителям скетч «Перчатка (не по Шиллеру)». Он приходит к своей подружке Рези, довольный, ухмыляясь во весь рот: дело в том, что он собирается преподнести ей драгоценный подарок, — два пригласительных билета на вечер «Союза Эдды». Зрители отлично понимали, о чем идет речь. В «Союз Эдды», аристократический клуб, входили сливки «истинных германцев». Там Руперт Кутцнер произносил свои самые вдохновенные речи, там открыто и подробно обсуждался поход на Берлин. Собравшиеся заранее рисовали себе приятные картины того, что произойдет в недалеком будущем, когда «еще не зацветут деревья». Хотя все знали о собраниях «Союза Эдды», их окружала атмосфера таинственности, значительности, торжественности. Многие мечтали попасть на них, но для этого надо было преодолеть многочисленные рогатки. Комик Гирль изображал «трехчетвертьлитрового рантье», который нашел на улице два пригласительных билета и решил отправиться на вечер со своей подружкой Рези. Там будет Руперт Кутцнер собственной персоной, и, разумеется, он произнесет речь, а это что-нибудь да значит. Бальтазар Гирль и Рези наряжаются, предвкушая предстоящее им удовольствие. Комик Гирль видел Кутцнера только позавчера — тот ехал в своей серой машине; он был в касторовом котелке, а рыжего цвета перчатки аристократически держал в руке. Рези мечтательно говорит, что сегодня вечером в таком изысканном обществе Кутцнер, конечно, произнесет речь, не снимая перчаток. Комик Гирль не соглашается с ней: перчатки мешают красноречию. Рези остается при своем мнении, комик Гирль при своем. Перепалка быстро перерастает в обсуждение мировых проблем: высшей культуры, северного строя души, иудейского племени, папы римского. Наморщив лоб, комик Гирль пытается решить вопрос, можно ли считать человека антисемитом на том основании, что аппетитную христианскую девушку вроде Рези он предпочитает старому галицийскому еврею. Польщенная таким изящным комплиментом, Рези забывает о рыжих перчатках фюрера и снова начинает прихорашиваться. Но стоит ей спросить, что надеть сегодня вечером, как опять всплывает тема перчаток. Опять разгорается спор, в перчатках ли будет произносить речь Кутцнер, и если да, то в каких. А время идет, собрание «Союза Эдды» уже с полчаса как началось. Меж тем, так и не закончив туалета, комик Гирль и Рези продолжают ожесточенную дискуссию. Они уже не раз попрекнули друг друга низменными чертами характера и постыдными подробностями биографии, а вопрос о перчатках все еще не решен. Уязвленный неисправимым упрямством Рези, Гирль дает ей затрещину, она в ответ рвет на нем сюртук и галстук. Он, в свою очередь, раздирает на ней блузку, и Рези, хлюпая носом, начинает ее чинить. Дело близится к ночи. Нужно поторапливаться, пока еще не зацвели деревья. Без такси не обойтись. В машине спор разгорается с новой силой. Крики пассажиров действуют на нервы шоферу, он налетает на что-то, и Рези вся исцарапана осколками стекла. Окровавленные и грязные, они все же добираются наконец до того дома, где происходят собрания «Союза Эдды». Но собрание уже кончилось, и комик Гирль с Рези только и успевают, что присоединиться к толпе, провожающей серую машину фюрера криками: «Хайль!» Они начинают расспрашивать, в рыжих ли перчатках или без оных произносил речь Кутцнер. Спрошенные пытаются припомнить. Одни говорят «да», другие — «нет». Каждый стоит на своем. Все больше народу ввязывается в спор, он превращается во всеобщую потасовку. Но вот мимо проходит еврей, дерущиеся единодушно решают, что он-то и есть единственный виновник драки, и накидываются на него с кулаками.

Зрители веселились. Почти все они были придавлены грузом будничных забот, могли позволить себе лишь несколько глотков пива в день, да и то за счет хлеба и колбасы; чем дальше, тем меньше становилось этих глотков. Но человек на сцене был из того же теста, что и они, у них были общие чувства, общий язык. Так же медленно складывались их убеждения, все равно какие, а сложившись, были так же непробиваемо тверды. У этих людей теплело в груди, когда они смотрели на тощего человека с грушевидной головой и скорбными глазами, спокойного, неторопливого. «А я говорю, он был в перчатках», — твердил человек на сцене — точь в точь, как они.

Был среди зрителей Друкзейс, неистощимый на выдумку изобретатель шумовых инструментов. Он пришел на спектакль очень озабоченный, хотя шумовые инструменты пользовались успехом не только в пфаундлеровском обозрении, но и среди «патриотов», которые с немалой пользой для себя пускали их в ход на собраниях и манифестациях. И все-таки Друкзейс не стал сторонником «истинных германцев»: он боялся, что они начнут гонения на карнавалы, а как раз карнавалы и давали ему возможность рекламировать свой товар. Впрочем, сейчас он не ломал себе голову, агитировала «Перчатка» за «патриотов» или против. С той же легкостью и быстротой отдаваясь примитивным чувствам, как и все, кто сидел в этом зале, он восторгался игрой комика Гирля.