Успех

Открыто, с воем и барабанным боем, шествовали отряды «истинных германцев» по улицам. Да, конечно, туда вербовали совсем еще зеленых юнцов, даже двенадцатилетних школьников. Да, конечно, там было немало жулья и всякого сброда, и, при всей приверженности властей к «патриотам», им приходилось время от времени, под напором министра Мессершмидта, сажать в тюрьму то одного, то другого за тяжкие нарушения законов о собственности. И все-таки отряды Кутцнера были так многочисленны и хорошо вооружены, что представляли собой серьезную опасность. Парады принимал сам фюрер. Прислонившись к своей машине, он холодно взирал на марширующие мимо него отряды. Скрестив руки, в позе, в которой стоял Конрад Штольцинг, когда играл Наполеона, одного из действующих лиц комедии «По приказу императора» французского драматурга Скриба.

По всей стране гремело — «Еще не зацветут деревья!» В Мюнхен стекалось все больше людей с зелеными мешками, так называемыми рюкзаками, на спине, в шапочках, украшенных хвостиками серны, похожими на кисточки для бритья: то были крестьяне из окрестных деревень, которые жаждали принять участие во втором «освобождении» Мюнхена. На Штахусе кучки людей вечно о чем-то оживленно спорили. «Еще не зацветут деревья!» — орали «патриоты» и набрасывались на каждого, кто казался им инакомыслящим. По проезжей дороге из Шлирзее в Мисбах шли два ремесленника и пели «Прекрасен стан ее, глаза лучисты». «Еще не зацветут деревья!» — заорали шедшие им навстречу «патриоты» и кинулись на них: им показалось, что ремесленники поют: «Мы, красноштанные, за коммунистов».

Противники иной раз давали им сдачи. «Патриоты» были куда лучше вооружены, и все же не раз доставалось и им. Австрийские рабочие обыскали поезд, в котором ехал в Вену, на свидание со своими единомышленниками Феземан; генералу пришлось отсиживаться в уборной своего купе и пережить там несколько малоприятных часов. В рейхстаге, в баварском ландтаге, в своих партийных организациях социал-демократы произносили негодующие речи по поводу возмутительных выходок «истинных германцев». Безрезультатно. Только Мессершмидту удавалось иногда добиться несколько более суровых наказаний распоясавшимся «патриотам». Кабинет в целом колебался. Кутцнер уже много раз грозил путчем, но деревья зацветут еще не скоро, а пока суть да дело, он был самым действенным орудием против красных.

Тем временем население все больше нищало. Выход из строя Рурской области затормозил работу всего государственного механизма. Правда, деревня расквиталась с недоимками, нажилась на инфляции: все новые и новые крестьяне обзаводились автомобилями и кровными рысаками. Но в городах рыскал голод. Как в годы войны, хлеб становился все хуже. Росло число желудочных заболеваний. Школьники не получали завтраков, на уроках падали в обморок. Туберкулез стал обычным заболеванием, а средства, которые ландтаг отпускал на борьбу с ним, были в сто двадцать раз меньше, чем средства на борьбу с ящуром. Увеличилась смертность и среди грудных детей. Молодые матери принуждены были отнимать их от груди и поступать на работу. Люди снова селились в сырых лачугах, за отсутствием белья обертывались газетами, детей укладывали в картонные коробки. Зима выдалась суровая. На полях Рурской области продолжали расти горы угля, но их постепенно скрывала пелена снега, а большинство немцев дрожало в нетопленных помещениях. Доллар стоил двадцать тысяч восемьсот пятнадцать марок, булочка — семьдесят пять, фунт хлеба — семьсот, фунт сахару — тысячу триста. Заработная плата не поспевала за ростом цен. Кардинал-архиепископ Мюнхенский сказал, что дороговизна и спекуляция пищевыми продуктами производят большие опустошения, чем избиение младенцев в Вифлееме и самые голодные годы, о которых повествуется в Библии.

Меж тем «истинные германцы» одевали своих людей в теплые и прочные суконные костюмы и кормили до отвала. Кутцнеровцы пели:

Ночью балуюсь с милой в кроватке,
Днем расправу чиню над жидами,
Потому я и толстый, и гладкий,
Черно-бело-красно мое знамя.

Они пели:

Пусть нам подметки мажут жидки хотя бы салом,
Мы все равно, мы все равно покончим с их кагалом.
Тьфу на тебя, республика жидов!

Они пели:

Нынче, завтра
Буду брать,
Пить и жрать.
Патриот всем счастье принесет.

21 Господин Гесрейтер ужинает между Флиссингеном и Хариджем