Успех

Картина была заманчива, но и таила в себе опасность. Г-н Гесрейтер чуял эту опасность — недаром он был потомком людей, испокон веков более всего почитавших спокойную обеспеченность. Ему частенько хотелось поделиться своей удачей и своими планами с Иоганной. Несмотря на романтическую затею вызволить из-за решетки злополучного Крюгера, эта Иоганна Крайн отличалась какой-то привлекательной ясностью и душевной силой. Будь она рядом с ним, он отчетливее видел бы, близок другой берег или далек.

Господин Гесрейтер остановился перед автопортретом Анны Элизабет Гайдер. Женщина потерянно и вместе с тем напряженно смотрела куда-то вдаль, ее шея была беспомощно и жалостно вытянута. В тот раз он не побоялся продемонстрировать своим землякам, какой он молодчина. Продемонстрирует и сейчас. До сих пор он, как пловец, загребал руками, но стоял при этом на берегу, а теперь очертя голову ринется в поток.

Учтиво, в самых изысканных выражениях, он пригласил на ужин к себе, в дом на Зеештрассе, директоров «Южногерманской керамики Людвиг Гесрейтер и сын», писателя Маттеи, скульптора серин «Бой быков», г-на Пфаундлера, г-жу фон Радольную, самых близких своих друзей. Долго обдумывал, стоит ли пригласить Иоганну. Ему было бы приятно, если бы она присутствовала при этом его столь решительном шаге. В конце концов он послал ей любезное, милое, составленное по всем правилам этикета приглашение.

Пришли все. Кроме Иоганны.

Это был дурной знак, но г-н Гесрейтер скрыл его даже от самого себя. Когда все остальные собрались, он произнес высокопарную, но маловразумительную речь, потом, загребая руками, словно собираясь пуститься вплавь, подвел гостей к красивой конторке в стиле бидермейер. На ней лежало соглашение, по поводу которого он вел переговоры во время путешествия с Иоганной, — соглашение, касавшееся объединения его предприятия с несколькими южнофранцузскими фабриками. Г-н Гесрейтер тут же подписал его тем самым гусиным пером, которым несколько столетий назад пользовался всемогущий купец Якоб Фуггер.

После ужина, оставшись наедине с г-жой фон Радольной, г-н Гесрейтер принялся разыгрывать роль промышленного магната. Расхаживая по комнате среди расшитых женских головных уборов, моделей кораблей и прочего своего возлюбленного хлама, которым был набит дом на Зеештрассе, он говорил о том, что его дела приобрели огромный размах, вышли далеко за пределы Баварии, имеют сейчас международное значение. Где им до него, этим мюнхенским крохоборам, у них ведь нет ни капли воображения. За отсутствием другой аудитории, он выплескивал перед Катариной всю красочно-романтическую мешанину, наполнявшую его истинно баварские мозги. Она молча слушала. Катарина собиралась расширить Луитпольдсбрун, модернизировать поместье, нуждалась в деньгах. Едва она намекнула на это, как г-н Гесрейтер выложил ей нужную сумму. Она отказалась принять деньги иначе, нежели в долг — точь-в-точь рурские промышленники, получающие кредит у государства.

Теперь г-н Гесрейтер ворочал такими делами, которые действительно требовали сосредоточенного внимания. И все-таки он, как добропорядочный мюнхенец, исполнял свой гражданский долг. Так, например, «истинные германцы» решили по случаю освящения их знамен установить на Одеонсплац громадную деревянную статую Руперта Кутцнера, а затем сверху донизу обить ее железными гвоздями. Кто воспротивился этому, как не Пауль Гесрейтер? Или грандиозное всенародное зрелище — «Кровавый сочельник в Зендлинге», которым г-н Пфаундлер решил возместить карнавал, отмененный в этом году ввиду напряженной обстановки. Кто, как не г-н Гесрейтер, обещал помочь ему воплотить этот замысел? Он уже представлял себе, как на колеснице, влекомой львами, появится в финале г-жа фон Радольная, вся в белом, с обнаженными могучими руками — настоящее олицетворение Баварии.

Господин Гесрейтер прямо-таки разрывался между мюнхенскими заботами и международными деловыми операциями. Взять, к примеру, историю с «Гекер» — гессенской керамической фабрикой, принадлежащей акционерному обществу. Представлялась возможность скупить большую половину акций общества. Отнюдь не по дешевке: «Гекер» была старинная фабрика с безукоризненной репутацией. Г-н Гесрейтер не был уверен, что ему стоит брать на себя такие серьезные финансовые обязательства. Директора «Южногерманской керамики» очень отговаривали его от покупки акций. Для заграницы изделия «Гекер» был чересчур тяжеловесны, а немцы, которым такая продукция нравилась, не покупали ее по безденежью. Но тут появился некий г-н Кертис Ленг, лондонец, заинтересованный в «Гекер». Он был не прочь вступить в долю с г-ном Гесрейтером.

Обменявшись телеграммами с г-ном Ленгом, г-н Гесрейтер решил съездить в Лондон. В светло-сером касторовом пальто, в широкополой дорожной шляпе, сидел в поезде г-н Гесрейтер, отрастивший уже порядочные бачки, и, преисполненный сознания собственной значительности, грустил, что нет здесь ни единой знакомой души, с которой можно было бы поделиться своими проектами.