Успех

Но он не сложил оружия. Побежал к вдове Ратценбергер. Многие уже пытались туманные показания г-жи Кресценции Ратценбергер облечь в такую четкую форму, чтобы самый недружелюбно настроенный судья не мог от них отмахнуться. Но вдова Ратценбергер не шла ни на какие уговоры. Да, ее Франц Ксавер все еще горел в пламени чистилища, но страх перед Людвигом пересиливал в ней тревогу за покойника, который с ее помощью все-таки стал намного ближе к вечному блаженству, чем раньше. Так что она и на этот раз отнекивалась и увиливала. Но Каспар Прекль продолжал настаивать. Она не поддалась ни мягким уговорам, ни угрозам, не поддалась даже голосу совести, но не выдержала зловещей мрачности Прекля, еще более зловещей, чем мрачность грубияна Людвига. Больная, слабоумная девочка Кати заревела в голос, так она испугалась худющего, злого мужчины, который сердито разговаривал с ее матерью. Чтобы как-нибудь успокоить ее, вдове Ратценбергер пришлось пустить воду из водопроводного крана. Каспар Прекль был неумолим. Под тихое и жалобное пение Кати, под бульканье и журчание воды из крана он заставил вдову Ратценбергер подписать показания куда более ясные и определенные, чем она давала прежде.

27 Адвокат Гейер кричит

Экономка Агнесса в длинном, до пят платье, шаркая шлепанцами, беспокойно бродила по большой, темной, холодной квартире, которую сняла в Берлине для доктора Гейера в квартале, где смыкаются два района — центральный и северный, рабочий. Мебель, перевезенная Гейером из Мюнхена, выглядела в новой квартире еще неряшливее и обшарпаннее, чем в прежней. Но желтолицая радовалась, что она в Берлине. Холодное, запущенное жилье нравилось ей своей просторностью. Нравилось ей и то, что дом был густо населен и никто никого не знал в лицо. К тому же почти рядом находилось отделение банка, где можно было заниматься биржевыми спекуляциями.

Сперва ее мучил страх, что в Берлине адвокат развернется во всю ширь, будет везде блистать, — Агнесса не сомневалась, что ему это проще простого, стоит только захотеть. И, действительно, поначалу казалось, что он этого хочет. Его приезда ожидали с нетерпением, первое выступление адвоката в рейхстаге произвело отличное впечатление, комментировалось в самых лестных выражениях. Но он быстро впал в прежнее непонятное оцепенение, редко появлялся в парламенте, старался не иметь дела с газетами, по целым дням не выходил из дому, иногда начинал копаться в рукописях своих трудов «История беззаконий» и «Политика, право, история», но работать не работал. Потом внезапно убегал из дому и часами бродил по улицам фабричного района, не замечая прохожих, шагавших бок о бок с ним. Заглядывал в какой-нибудь кабачок, жадно съедал сардельку с картофельным салатом, не чувствуя при этом вкуса еды. Экономка Агнесса точно знала, с какого числа он забросил работу. С того самого, когда у главы рейхстага был «пивной вечер».

Потом произошла эта мерзкая история, в связи с которой имя депутата снова стало фигурировать во всех газетах. Но на этот раз с нелестными комментариями. Доктор Гейер сидел в пивном погребке, один за столиком, и чертил на столешнице какие-то знаки и линии. За соседним столиком двое мужчин громко разговаривали на политические темы, высказываясь в откровенно «патриотическом» духе. Доктор Гейер волей-неволей слушал их разговор и, возможно, раз-другой взглянул на них. Так или иначе, один из этих мужчин вдруг подошел к доктору Гейеру и громко, нагло, на все заведение, потребовал, чтобы тот перестал так ехидно ему подмигивать. Доктор Гейер пробормотал что-то невнятное: он, мол, и не думал никого оскорблять. Но когда тот стал настаивать, чтобы перед ним извинились, адвокат не выдержал и ответил резкостью. Дальше — больше. Мужчина, чиновник государственного страхового ведомства, повторял, что не позволит себя оскорблять. Доктор Гейер, в качестве депутата рейхстага пользовавшийся правом неприкосновенности, не пожелал к нему прибегнуть. Судебный процесс о нанесении оскорбления. Чиновник страхового ведомства вел, дескать, невинную застольную беседу, а депутат Гейер оскорбил его вызывающими, насмешливыми подмигиваниями. Доктор Гейер представил медицинское свидетельство о том, что его подмигивание не имеет целью кого-то оскорбить, поскольку является следствием болезненного расстройства лицевых нервов. Суд его оправдал. Правые газеты не преминули напечатать подробнейшие отчеты об этом деле. С тех пор стоило назвать имя депутата Гейера, — и все начинали улыбаться.

Нельзя сказать, чтобы это берлинское происшествие не доставило удовольствия экономке Агнессе. Присмиревший, ко всему равнодушный, опустившийся доктор Гейер целиком принадлежал ей. Но после того, как пришло некое письмо, с адвокатом стало твориться такое, что это было уже чересчур и встревожило даже ее.