Успеть изменить до рассвета

— Может, живы? — мечтательно спросила Варвара (слегка наигрывая в мечтательности). — Может, сбежали? От трудной жизни, от быта или, допустим, от долгов?

— Ага, и сына двенадцатилетнего бросили. Не выдумывайте!

— А почему Елисея, когда родителей не стало, в детский дом не отдали? Двенадцать лет все‑таки.

— Еще не хватало! Все‑таки у него бабушка‑дедушка были тогда живы‑здоровы, во внуке души не чаяли. Там, конечно, долгая история была, бюрократическая канитель, и тела искали. Сашка Чигарев, дед, в Грецию, я знаю, несколько раз летал. Потом, наконец, в общей сложности год, наверное, прошел, но признали Вячеслава и Елену умершими. И немедленно после этого Елисейку семейство Чигаревых‑старших усыновило.

— Но фамилию отцовскую ему оставили?

— Конечно, он уж взрослый был, тринадцать лет ему к тому времени стукнуло.

— А почему усыновили не предки по вашей, отцовской, кордубцевской линии?

— Они всегда как‑то дальше были. Не нянчились так с Елисейкой, как Чигаревы. Один или два раза только выбрались с ним в турпоездку по России, но мне потом Семка, брат мой (Елисея дед), говорил по секрету: тяжело с ним было, характерный он, непослушный. И потом, у них ведь, кроме Славика‑сыночка, племянника моего погибшего, еще и дочь имеется. В общем, что я оправдываюсь? Если б безвыходное положение было, уж, конечно, взяли бы Елисея, не бросили. А раз было кому — ну и слава богу. Усыновили Чигаревы, и хорошо.

— Как они с Елисеем справлялись? Ведь он, как вы говорите, характерный?

— Что говорить? Тяжело им было, конечно. Оба пенсионеры — парня поднимать. Платили, правда, Елисею за потерю родителей пенсию, но какие‑то копейки. И, конечно, на три пенсии не разгуляешься. Тем более парень подрастает. Ему и кроссовки нужны, и форма школьная, и аппетит, слава богу, хороший. На этой почве у них, конечно, скандалы бывали. Не хочу на Елисейку наговаривать, но он как будто не понимал, что с деньжатами туговато, что экономить надо. Вот приспичило ему, прости Господи, телефон — будет долдонить и день, и два, и три, и месяц: хочу телефон! Помню, я как‑то Веру (бабушку) встретила, она мне жаловалась. Я им, конечно, кое‑что тоже подбрасывала, и телефон ему в тот раз купила, но у меня ведь тоже мошна не бездонная — пенсионерка! И Кордубцевы, дед с бабкой по другой линии, ему подкидывали чуть не каждый месяц, но и они с золотых тарелок не едят. А Вера с Сашей Чигаревы на участке на своем впахивались, как всегда, весь летний сезон. Но Елисейку одного не оставляли — подросток! Летом он с ними на фазенде жил. Пытались к земле залучить, только (мне Вера жаловалась) работник из него никудышный выходил. Поставят картошку окучивать, а он три раза землю шыркнет — и в борозде с телефоном сидит. Они досадовали, конечно, что внучонок такой никудышный — да ведь какой есть. Поэтому в мае и сентябре бабка с ним здесь, в городе, сидела — а дед Александр на фазенде до зимы.

— Вы им помогать не пробовали? — спросила Кононова и угодила, что называется, не в бровь, а в глаз. — Побыть со Елисеем, хотя бы в мае, сентябре?

— Ох, нет, — сделала отстраняющий жест собеседница. — У них своя жизнь, свой уклад. Тем более мальчик непростой, а у меня давление. — Она выдвинула с ходу три причины, почему «нет», и это означало лишь одно: «не хотела». Однако заметно было: женщина чувствовала свою вину перед родственниками и внучатым племянником. — Финансово я помогала, когда в состоянии была. Тоже на пенсию нынешнюю не разбежишься.

— А вы что‑нибудь странное за Елисеем замечали?

— Странное?

— Какие‑нибудь удивительные высказывания. Или мысли. Или поступки.

— А чего вы вдруг спрашиваете?

— Хотелось бы убедиться, — не моргнув глазом, соврала Варвара, — что молодой человек сумеет правильно распорядиться суммой, что ему причитается.

— Да нет, он хоть характерный, но забавный, хороший. Раз — лет шесть ему было — я, говорит, буду ваш новый царь. Мы ему, со смехом: так ведь у нас теперь царей нет, есть президенты. А он: хорошо, тогда я буду президент.

— А дальше что?

— А что дальше? Все посмеялись, конечно. Мальчик обиделся. И еще одно было… Правда, не повторялось больше… Да точно я не знаю… Правда, и Вера с Сашей, дед с бабкой покойные, ничего не рассказывали… Короче говоря, было на заочном отпевании отца с матерью — здесь, у нас, в Рождественской церкви. Как служба началась, так плохо Елисею стало. Сначала он заплакал, затрясся, потом захохотал как безумный, на пол грохнулся, задергался, как будто эпилепсия. Пришлось службу останавливать, из храма его вынесли кое‑как, воды дали, вызвали «Скорую». Но припадок прекратился, «Скорая» приехала, давление, пульс померила, ЭКГ сняла. Но ничего не нашла, посоветовала к невропатологу обратиться.

— Ой, — снизила накал истории Варя, — мне тоже, когда бабушку отпевали, плохо в церкви сделалось. (Все это было чистым враньем.) И что, к невропатологу обратились?