— У них смертушка совсем несуразная вышла. У Кордубцевых, брата моего с женой, тоже фазенда имелась. То есть дом в деревне. В иных краях, в Тверской области. Дело было раньше, в двенадцатом году. Летом. Пошли Семен, братик мой, и Людмила его за грибами. И соседка с ними. А когда возвращались уже домой, гроза их настигла. Ветер поднялся, дождик закрапал, гром в отдалении раздается, зарницы сверкают. Они на опушке под елкой все трое спрятались — а от дома‑то недалеко. Минут десять‑пятнадцать ходьбы осталось. Сначала поле перейти, потом бор, а там и дома. Ну, Семка мой и говорит женщинам: пошли да пошли, что у моря погоды ждать, мокнуть тут под лапами? Сейчас же дома будем, Бог даст, и не намочимся. Невестка моя, дура, привыкла его слушаться — хотя он заполошный был, на месте не сидел. Вот и тогда ему лучше погодить было. Но она тоже деятельная: а, была не была, пойдем! Соседка‑то осторожная, осталась: я, говорит, обожду. Ничего, в деревне встретимся. А они двое пошли. И вроде далеко где‑то гроза была — а тут как сорвалась! Как налетела! И посреди поля молния в них, в Семку и жену, — ба‑бах! Соседка потом рассказывала — они так и полегли! Замертво! Потом на обоих на теле — прямо как молния, как электрический разряд отпечатался. Мгновенный, как сказали потом, паралич сердца.
И снова слезки выступили на глазах Марии Петровны, она достала платок — стародельный, тканый, не бумажный — высморкалась. Извинилась.
— Их, наверно, тоже отпевали? Кордубцевы ведь, как вы говорите, люди религиозные?
— Отпевали‑отпевали. В сельской церкви. Семен Кордубцев, брательник мой, такую всегда мысль высказывал, что хочет он быть похоронен на сельском кладбище — чтобы, говорит, над ним березы шумели, а не магистраль какая‑нибудь. Ну, его и уважили, и невестку мою рядом положили — а что, земли много! Только вот мне теперь к ним ухаживать за могилками не наездишься. А дочка их тоже не больно‑то.
— А Елисей на отпевании был?
Хозяйка даже языком цокнула от досады:
— Дались вам эти отпевания! Что вы такое себе придумали?.. Не было его.
— Как?! На похоронах родных деда и бабки?
— Они в двенадцатом году, напомню, преставились. Еще Чигаревы‑старшие живы были. А Елисейке четырнадцать лет тогда минуло. Ну, Чигаревы его и не взяли на похороны. Сами поехали, а его в городе оставили. Видно, помнили, как он на отпевании родителей брякнулся‑то.
— Смотрите, что получается: родители Кордубцевы в десятом году неестественной смертью умерли — пропали в шторм. Еще через два года погибли старшие родственники по линии отца — молния убила. А в шестнадцатом году бабушка и дедушка Елисея со стороны матери, его приемные родители, в автокатастрофе погибли. Вам не кажется это странным?
— Да, есть что‑то, — нахмурясь, неохотно признала Мария Петровна. — Не знаю, может, сглазил кто…
— Вам не кажется, что в этом может быть замешан Елисей?
— Ты даешь, красавица! Как?! И почему это Елисей?! Почему не я, например?
— Только не говорите мне, что вы об этом даже не думали.
— Думала, — через силу признала, вздыхая, хозяйка. — Но этого ведь не может быть! Это ведь бред!
Кононова с выразительным недоумением развела руками.
— Опять‑таки, — добавила вслух, — выгодоприобретателем каждой из смертей был именно Елисей Кордубцев.
— Не всех, — со знанием дела поправила Леди Косоглазка, — от смерти Кордубцевых‑старших, которых молнией убило, ничегошеньки он не получил. Все досталось моей племяннице родной, дочке Семена.
— Но все равно. Теперь Елисей ни с кем не делит квартиру. Над ним нет опекунов — ни настоящих родителей, ни приемных.
— Но только не надо мне рассказывать, что он умеет из Джанхота автокатастрофы в Московской области вызывать, а из Мытищ — штормы в Эгейском море.
— Да, это я что‑то брежу, — охотно согласилась Варя.
Но в мыслях у нее было иное… В свете того, что видел в своих снах Данилов… В свете того, что Алексей, возможно, и впрямь предсказал то, что случится через полтора десятка лет… Лжепророк, лжемессия… Антихрист… Почему нет, почему нет…
И почему мы (спросила она себя) — мы,
И последний вопрос, который Варя должна была задать хозяйке, тем более что задушевность их в ходе почти трехчасовой беседы достигла нужного градуса:
— А вы ведь своего внучатого племянника, Елисея Кордубцева, не слишком любите?