Успокой моё сердце (СИ)

Устроив меня на своих коленях, Эдвард сидит на смятых подушках и покрывалах, опираясь о спинку кровати. Джером спит на противоположной половине. Каким-то чудом от моей истерики он не проснулся. Стало быть, его папа сделал все, чтобы её заглушить.

Хорошо…

- Тебе не больно? – капелька волнения в голос все же проскальзывает. С надеждой на отрицательный ответ чертов вопрос все же задаю. Глаза сами собой находят его правую ногу…

- Нет, - усомниться в словах не приходится – ласковые пальцы способны убедить в чем угодно, - не беспокойся.

Ладно. На новое беспокойство сил и правда больше не осталось…

Повисает короткая пауза. Нарушаю её я сама – впервые, на удивление.

- У меня никого кроме тебя нет, - практически ровно, честно произношу я немного изменившимся голосом. Так хочется сказать! До боли… Пусть знает и делает после все, что угодно. - Вы с Джерри… все, что у меня осталось.

Всхлипываю, быстро выдыхая. Похоже, я переоценила свои возможности – рыдания подступают с новой силой.

- Нас хватит, - шепчет Эдвард, наклонившись к моему уху. Ладонями проходится по щекам, стирая бесконечную соленую влагу. – Мы никому тебя не отдадим.

Слабо улыбаюсь, тронутая его словами. Не сомневаюсь в их искренности ни на йоту. Помню, как сама такое говорила.

- Спасибо…

- Кто и что мне говорил про благодарности? – усмехнувшись, он разглаживает мои волосы, убирая их с лица. – За что там не стоит говорить «спасибо»?

Мой смешок сквозь слезы вызывает у него одобрение.

Помолчав пару следующих минут, позволив мне свести к минимуму редкие всхлипы и окончательно согреться под толстым одеялом, он все же произносит свою просьбу:

- Поспи.

Судорожно вздыхаю, морщась, будто от боли. Ещё одного подобного сновидения я не выдержу!

- Я боюсь, - откровенно признаюсь, сильнее обнимая его.

- Бояться нечего.

- Ты не можешь приказывать моим снам…

- Я все могу, - чуточку самодовольства проскальзывает в его голосе, вселяя мне немного оптимизма и веселя, - ты сама так сказала.

- Ладно… - сдаюсь, нехотя разжимая руки и уговаривая перепуганное сознание позволить мне поспать. Голова болит, глаза пощипывают, а состояние горла и вовсе оставляет желать лучшего. Я не готова для бодрствования. Спокойный и глубокий сон был бы наилучшим лекарством для всего этого из когда-либо придуманных. Если бы был…

Я не скрываю той нервозности, с которой возвращаюсь на подушки. Эдвард прекрасно её видит – слепой бы увидел – но не подает виду. С совершенно безмятежным выражением лица укладывается рядом, прижимая к себе. Чувствую спиной его грудь, неровно выдыхая.

- Засыпай, Белла. Все будет в порядке.

Несмотря на предостережения сознания, я все же решаю послушаться. И честно пытаясь, закрыв глаза, пробираюсь сквозь темноту к заветному царству Морфея. Но его как не было на горизонте, так и нет, а вокруг тем временем начинают прорисовываться контуры недавних кошмаров… Не замечаю их так долго, как могу, но даже руки Эдварда, призванные исправлять ситуацию, гладящие меня, не помогают. Сжав зубы, терплю семь минут. А после не выдерживаю.

Оборачиваюсь навстречу встревоженным, участливо смотрящим малахитам, бледнея и краснея одновременно.

- Со спины на меня не нападают, - быстро произношу, помня его недавние слова и просительно глядя на желанные объятья, - можно я?..

Ничего не отвечая, даже не удосужившись кивнуть, он притягивает меня к себе, позволяя обнять так, как я хочу.

Прячусь между ним и поверхностью подушки, обвив руками шею мужчины. Глубоко вздыхаю, немного расслабляясь.

Так и вправду лучше. Проще.

- Расскажи мне?.. – прошу, но останавливаюсь, так и не досказав, понимая, что переступаю все дозволенные границы. Он и так многое сделал. Попросту нечестно требовать большего.

- Что рассказать? – вопросом Эдвард все же интересуется.

- Что-нибудь… - нерешительно бормочу, жмурясь, - ладно, не нужно, извини. Я постараюсь заснуть побыстрее, сейчас…

- Я не умею рассказывать сказки, - игнорируя мои торопливые отнекивания, сожалеюще произносит мужчина.

- Хорошо, я просто… – мысль кончается, так и не дойдя до завершения. Терпеливо ожидая моих слов и, кажется, догадываясь, что их не будет, Эдвард говорит сам:

- А что насчет колыбельной?

- Колыбельной?..

Неслышно усмехнувшись, он, наклонившись к моему уху, начинает тихонько напевать незнакомый и довольно простой, но до невероятности нежный мотив, переплетая итальянские слова с создавшимся ритмом. Бархатный голос звучит, как никогда прежде. По-домашнему. Как родной. Папин…

Закрываю глаза, продолжая слушать.

Кроме Рене никто и никогда не пел мне колыбельных. А с того времени, когда я последний раз слышала подобную песенку, прошло не меньше пятнадцати лет.

Эдвард поет о розах, беспечных птичках в облаках и цветущих у реки деревьях, с которых совсем скоро можно будет сорвать спелые апельсины. Нежная и добрая, ласковая мелодия приятно ласкает слух. Страх окончательно отступает.

- Очень красиво… - восхищенно бормочу я.

Колыбельная на мгновенье прерывается.

- Спасибо, красавица, - заботливо подоткнув края одеяла, нашептывает он, продолжая. Целует мои волосы.