Усто Мумин: превращения

Третья фаза творчества — выход, выпуск. Это уже вопросы техники и технологии. Тут художник может блеснуть своим мастерством или провалиться. Для того чтобы найденный во второй фазе образ утвердился над жизнью, нужно, оказывается, большое мастерство. Мало одной искренности, нужно профессиональное умение. А это сложная и ответственная кухня.

Мне кажется, что искусство должно твердо стоять на земле, быть понятным народу, как учат нас наши великие вожди. Но вместе с тем искусство должно быть несколько приподнято над общим уровнем жизненных явлений. Но эта приподнятость его подобна стягу в толпе — лишь на некоторой высоте должна читаться легко для всех идущих под этим стягом.

В самаркандский период своей работы мне казалось, что для нахождения образов Востока мне недостаточно только внешних впечатлений. Мне хотелось познать душу Востока, войти в нутро этой жизни. Я сознательно углублялся в эту жизнь и не жалею сейчас о прожитых мною годах среди садов Самарканда. Если мой изобразительный голос недостаточно громок, то по выразительности своей он все же близок к правде. Я не верю фотографической правде — она случайна и поверхностна и более условна, чем любая живопись.

В 1922 году я рисовал одного самаркандца, парня лет тридцати, с вполне нормальным зрением. Он видел, как на бумаге черта за чертой возникало его изображение, и он радовался как ребенок, узнавая человека, да еще самого себя. А потом за чаепитием я показал несколько бывших у меня фотографий портретов людей, и он, рассматривая их, просто не понимал, не видел в них изображений людей. Сейчас, пожалуй, можно встретить обратное явление, когда натурщик не узнает себя в живописи, но прекрасно видит и понимает фото. Вот насколько переменилась жизнь, люди, их сознание.

В каждом жизненном явлении есть своя логика, свое назначение. Нельзя сравнивать фото с живописью, нельзя сопоставлять их. Конечно, в ряде случаев фото очень полезно и незаменимо, особенно в научной и политической сторонах жизни. Но горе художнику, который использует фотографии как метод ускорения первой фазы творческой эволюции — вбирание материала для темы. Это всегда скажется в произведении художника и лишает его творческой радости борьбы на нахождение образа.

Что ни говорите, товарищи, техника техникой, машинизация машинизацией, но я для творческих прогулок предпочитаю хождение пешком или лошадь — больше почувствуешь, больше увидишь. Другое дело самолет. А вообще, каждому овощу свое время.

Вернусь к вопросам своего творчества. Когда тема, намеченная мною, ясна, когда она достаточно проверена материалами, я долго бьюсь над композицией, ища лучшее, наиболее выразительное ее решение.

Первое, над чем я бьюсь, — это рисунок. Рисунок не только как контурные границы формы, но и как выражение мысли. Почти одновременно с рисунком зарождается, правда, с небольшим опозданием, основное цветовое решение, которое иногда по несколько раз меняется, варьируется, переписывается, пока не приходит в известную гармонию с рисунком.

Я чувствую себя сильнее в рисунке, об этом говорят и некоторые мои товарищи. Но вместе с тем я завидую художникам, которые за яркостью своих полотен скрывают полную творческую импотенцию.

Раз навсегда напугал меня покойный Л. Л. Буре своей условно натуралистической манерой. Очень неудобно чувствовал я себя, когда хвалили Казакова (а ведь он имел хорошую школу). А П. П. Беньков мне гораздо дороже в его серебристо-серой гамме (портрет, картина «Продана», «Хивинская девушка»), чем набивший оскомину опус двориков и дувалов.

Я прекрасно сознаю свою слабость в работе маслом. Возможно, что мое увлечение темперой, требующей большого напряжения, перебило занятие маслом. В самаркандский период мое увлечение темперой объяснялось не просто прихотью или случайностью. Знакомство с наккошами и совместная с ними работа убедили меня в тождественности технологии старых мастеров Италии раннего Возрождения и технологии узбекских и таджикских наккошей.

Мне думается, что такой опыт не являлся вредным, реакционным. Своеобразие этой техники несло и несет интересные и, может быть, неожиданно большие возможности.

К сожалению, только последние 2 года я снова начал возвращаться к темпере и не прочь поделиться своим небольшим опытом с желающими товарищами. Правда, техника темперы не так богата колористическими возможностями, но зато она крепче держит рисунок, она строже и доходчивее.

Есть еще одна опасность в ее практике — это то, что художник, работая темперой, почти всегда знает наперед, как будет выглядеть его картина в законченном виде. Некоторые товарищи считают это профессиональным достоинством. Я же считаю, что такая точка зрения несколько ограничивает творческие возможности мастера.